Четвертая жертва сирени
Шрифт:
Пересветов ответил не сразу. Он сидел, опустив голову, и легонько постукивал тростью в пол. Мы с Владимиром переглянулись.
— Боюсь, то, что я сейчас скажу, вам, Николай Афанасьевич, не понравится, да, не понравится, — ответил он наконец. — С другой стороны, вы, как следовщик ретивый и многоопытный, непременно узнаете об этом от других особ. Если еще не узнали.
Вновь Евгений Александрович огорошил меня нелепым утверждением, однако на сей раз я спорить не стал. Меня охватило нехорошее предчувствие. Настолько нехорошее, что я, признаться, хотел прервать Пересветова. И ежели не прервал, то лишь по той причине, что мой молодой друг
— Надеюсь, вы меня поймете, господа. Я и сам вижу, что… Словом, я старше мой супруги и потому… Э-эх! — Он вдруг махнул рукой, словно решившись на что-то. — Да что я все обиняками… Ну, ревновал я ее, Леночку мою, ревновал чрезмерно. Что прикажете делать? Вокруг нее — молодые люди, иные и определенные знаки внимания оказывают, иные, как я заметил, особенным, каким-то снисходительным образом ко мне относятся. Вот и в тот раз — ссора-то наша вышла из-за пустяка, да, пустяка… Один ее знакомец, как мне показалось, с чрезмерною частотой стал появляться близ моей жены и даже домой захаживать. И ведь все старался так прийти, чтобы супруга моя уже была дома, а я, напротив, почему-то отсутствовал! — Последние слова Пересветов даже выкрикнул. Он, наверное, хотел добавить еще подробностей, но, видя, что я готов взорваться от недостойных намеков на личность дочери моей, всплеснул руками и, снизив тон, быстро заговорил иное: — Вы, Николай Афанасьевич, ради Бога, не подумайте, сейчас-то я прекрасно понимаю — никакой вины за то не лежит на Леночке, это все он, господинчик этот… — Слово «господинчик» Пересветов вымолвил особенным образом, с малороссийским мягким «г», так что я мгновенно сообразил, о ком идет речь, и изумленно воскликнул:
— Вы говорите о Григории? Об этом молодом человеке, господине Витренко?
— О нем самом! — обрадовано подхватил Пересветов. — О нем, да! Видите, я же говорил — вы следовщик отменный, уже и о нем узнали…
— Будет вам, — раздраженно отмахнулся я, — оставьте вы эти ваши фантазии…
— Да-а, — неожиданно сказал Владимир таким манером, словно бы он чуть-чуть поддразнивал нас — и Пересветова, и меня. — Много чего Николай Афанасьевич узнал в эти несколько дней. Я, признаться, поражен был!
— И вы тоже! — возопил я. С такою же интонацией, наверное, Цезарь прокричал свое знаменитое «Et tu, Brute?».
Я не на шутку рассердился, но Владимир не дал мне говорить, а ввернул господину Пересветову вопрос, который ранее задавал старшему приказчику лавки Сперанского:
— Вот на службе Елены Николаевны сказали, что вы, Евгений Александрович, едва ли не каждый вечер за ней заходили. А в тот вечер, когда случился этот самый assassinat, не зашли. Может быть, Матвей Косьмич ошибся?
— Нет, — ответил Пересветов, обращаясь ко мне, — нет, Николай Афанасьевич, старший приказчик Ослябьев редко ошибается. Достойный, кстати, человек, хотя и черствый немного. Ну да… Так вот, не зашел я в тот день именно потому, что при ссоре супруга моя запретила мне это строжайшим образом. Так и сказала: «Не смей за мной заходить!»
— Почему? — с любопытством спросил Владимир.
Пересветов молча развел руками.
Ульянов кивнул, словно получил ответ на свой вопрос, после чего выдвинул
Тот чуть приподнялся и наклонился к столу.
— Хотите знать, не видел ли я эту булавку? — спросил он, по-прежнему обращаясь ко мне.
— Эту или похожую, — сказал Владимир.
— Она действительно похожа на булавку, недавно появившуюся у Елены Николаевны, — ответил Пересветов, вновь опускаясь на стул.
— Что значит — появившуюся? — Владимир удивленно приподнял белесые брови.
— То и значит, — сухо ответил Пересветов. — Возможно, она купила ее. Возможно, получила в подарок. Сие мне неведомо.
Мне понятен был неприличный намек, скрывавшийся за этими словами, но я твердо решил не срываться и не реагировать бурно на неприятные слова о дочери. Владимир меж тем убрал булавку обратно в стол.
— Господа, — заговорил Пересветов, глядя прямо перед собою. — Я ведь так и не объяснил вам цель моего визита. То есть, разумеется, я хотел принести извинения, да. Но не только это. Дело в том, что свое возмущение нелепыми обвинениями я намерен довести до сведения следователя Марченко. Причем сделать это я надеюсь еще сегодня. Но главное — я хочу пригласить адвоката для Аленушки, в том случае, если полиция не откажется от своей idе\'e fixe. Собственно, за тем я и пришел. Вы ведь знакомы с присяжным поверенным Хардиным, господин Ульянов? Не можете ли вы замолвить словечко? Не возьмется ли он защищать мою жену в суде?
Слово «суд» больно кольнуло меня. Я надеялся, что нам удастся доказать невиновность дочери безо всякого суда. Но Пересветов был прав. Необходимо заранее озаботиться и такими вещами. Я вопросительно взглянул на Владимира.
— Конечно, — сказал Ульянов, благожелательно поглядывая то на меня, то на Пересветова, — конечно, я непременно посодействую. И, надеюсь, Андрей Николаевич примет во внимание мое ходатайство. Если вы, господин Пересветов, полагаете, что дело все-таки может дойти до суда, то, разумеется, лучшего кандидата для защиты Елены Николаевны вряд ли удастся найти.
— Сегодня и завтра я свободен от службы, — заявил Пересветов тотчас. — В отделении железной дороги с пониманием отнеслись к моим обстоятельствам. Мне кажется, что откладывать не стоит. Сегодня я намереваюсь быть в окружном суде, а завтра, если вы мне поможете, я буду рад нанести визит господину Хардину прямо с утра. Часу в одиннадцатом, к примеру.
— В таком случае завтра… — начал было я, но тут же спохватился, вспомнив о том, что нам открылось сегодня. — Нет, завтра нас, возможно, не будет в Самаре.
Владимир вздернул брови и с холодным удивлением посмотрел на меня. Я стушевался.
— Словом, при первой же возможности мы переговорим с господином Хардиным… — пробормотал я. — То есть, господин Ульянов переговорит… Мы можем быть вполне уверенными, что Андрей Николаевич не откажет…
Если Пересветов и был раздосадован таким поворотом разговора, то виду не подал. Он поднялся со стула, коротко поклонился сначала мне, затем Владимиру.
— Что же, в таком случае жду от вас вестей, — сказал он. — Засим позвольте отбыть. Прямо от вас я направляюсь в окружной суд.