Четвертое июля
Шрифт:
Микки и Юки отделились от нас, чтобы поговорить с прессой, и я понимала, что теперь мысли Шермана сосредоточатся на том, как защитить честь города Сан-Франциско и его полиции.
Мы с Джо вошли в сгрудившуюся вокруг толпу и двинулись в сторону переулка, где нас ждала машина. Я услышала громкие голоса, выкликавшие «Убийца детей, убийца детей!», и град вопросов, которые летели в меня, точно камни:
– О чем вы думали, лейтенант?
– Что вы чувствовали, когда стреляли в подростков?
Я узнала лица знакомых телерепортеров: Виктора Смита, Сандры Дюнн,
Я шла, высоко подняв голову и ни на шаг, не отставая от Джо, пока мы не добрались до черного седана.
Как только дверцы захлопнулись, водитель рванул с места и вырулил на Полк-стрит. Потом он резко развернул автомобиль и помчался в сторону Потреро-Хилл.
– Бройлз меня прикончил, – сказала я Джо.
– Судья тебя видела, она знает, с кем имеет дело. Жаль, что ей пришлось принять такое решение.
– На меня смотрели копы, Джо, – копы, которые со мной работают, для них я должна служить примером! На какое уважение я могу теперь рассчитывать?
– Линдси, все здравомыслящие люди в этом городе на твоей стороне. Что бы там ни говорили, ты отличный полицейский и прекрасный человек.
Пытаясь меня утешить, Джо добился того, чего не удалось Мейсону Бройлзу, – он заставил меня расплакаться. Я положила голову ему i ia плечо и залила слезами его синюю рубашку. Джо обнял меня и прижал к себе.
– Все в порядке, – пробормотала я. Джо протянул мне платок, и я вытерла глаза. – Это все чертова аллергия. Всегда плачу от тополиного пуха.
Молинари рассмеялся и крепче обнял меня за плечи. Мы пересекли Двадцатую улицу, впереди уже показались дома в викторианском стиле.
– Будь моя воля, прямо сейчас ушла бы с работы, – вздохнула я. – Но тогда все подумают, что я действительно виновата.
– Эти подростки были преступниками, Линдси. Никакой суд не решит дело в их пользу.
– Клянешься?
Джо промолчал. Я знала, что он полностью мне доверяет, однако не в его духе давать клятвы, которые он не мог выполнить.
– Тебе уже надо возвращаться? – спросила я, помолчав.
– Боюсь, что да. Как бы мне ни хотелось остаться. Работа в правительстве почти не оставляла Молинари времени на наши встречи.
– Когда-нибудь и у меня будет личная жизнь, – мягко добавил он.
– Да. И у меня тоже.
Что это было – обещание? Пустая надежда? Я снова положила голову на его плечо. Мы взялись за руки, наслаждаясь последними минутами вдвоем – быстрыми минутами перед долгими неделями разлуки, – и не говорили ни слова, пока не поцеловались на прощание возле моей двери.
Только вернувшись в свою тихую квартирку, я ощутила, до какой степени измотал меня сегодняшний день. Мышцы болели от постоянных усилий держать себя в руках, а впереди была полная неопределенность. Вместо того чтобы обелить меня в глазах общества и вернуть мне веру в себя, эти слушания оказались лишь репетицией
Я чувствовала себя как усталый пловец, который из последних сил дотянул до спасительного берега. Взяв Марту, я легла на большую мягкую кровать, натянула одеяло до подбородка и погрузилась в сон.
ГЛАВА 23
Первые лучи солнца уже пробивались сквозь облака, когда я затолкала в багажник последний чемодан и села за руль своего «иксплорера». Мне не терпелось выбраться из города, и Марта разделяла мои чувства – она с удовольствием высунула голову из окна автомобиля и размахивала хвостом.
В будний день утренние пробки на дорогах обычное дело, поэтому я сразу повернула на юг и по пути стала вспоминать свой последний разговор с шефом Траччио.
– На вашем месте я бы удрал отсюда куда-нибудь подальше, – заметил он. – Теперь ваши служебные обязанности под вопросом, так что считайте это внеочередным отпуском и отправляйтесь отдыхать.
Я поняла, что он хотел сказать. До тех пор пока мое дело не решено, начальство предпочитало сплавить меня с глаз долой.
Желаете, чтобы я убралась из города?
Конечно, сэр. Как прикажете, сэр.
В моей голове вихрем роились мысли по поводу недавних слушаний в суде – и страхи насчет будущих, еще предстоявших впереди. Потом я вспомнила про свою сестру Кэт и ее любезное приглашение, которое она бросила мне, словно спасительный круг. Господи, до чего же это кстати!
Минут двадцать я ехала по широкой и прямой дороге, проложенной среди гигантских валунов. Справа тянулся скалистый берег океана, а слева к небу вздымались зеленоватые горы.
– Эй, Бу! – Я назвала Марту ее уменьшительным прозвищем. – Мы едем на каникулы. Ты знаешь, что такое каникулы?
Марта повернула свою очаровательную мордочку и посмотрела на меня влюбленными глазами, затем опять высунула нос в окно и стала с любопытством обозревать окрестности. Она вырвалась из своей клетки – почему бы и мне не сделать то же?
Я взяла с собой кое-какие вещи – полдюжины книг, их мне давно хотелось прочитать, сборник видео с любимыми комедиями и старую акустическую гитару, на которой иногда бренчала последние двадцать лет.
Солнце все ярче заливало полотно дороги, и мое настроение немного поднялось. Погода стояла чудесная, весь день был впереди. Я включила радио и покрутила настройку, пока не нашла канал со старым рок-н-роллом.
Ведущий словно прочитал мои мысли и поставил хиты семидесятых и восьмидесятых – волшебное время моих школьных дней, когда мы с девчонками шатались по окрестным барам. Теперь опять было лето и долгие каникулы – которые, возможно, никогда не кончатся. Я прибавила громкость.
Музыка меня взбодрила, и я стала распевать старые шлягеры, подтягивая лос-анджелесскому року и мурлыча «Любовную игру» и «Отель "Калифорния"». Когда Спрингстин захрипел «Рожденный летать», я от восторга вцепилась в руль, ощущая, что душой и телом сливаюсь с песней. Даже моя Марта начала подвывать под «Пустые баки» Джексона Брауна.