Четвертый принц
Шрифт:
* * *
Она успела забежать на конюшню, когда седлали лошадей. Влезть и проверить – все ли ремни застегнули как надо, не свалится ли снова седло. Конечно, король Фазил – не Карбера, таким шуткам во дворце не место, но тогда Хена тоже не ожидала, и второй раз не пропустит. Ей будет спокойнее проверить самой.
– Эй, что это ты делаешь?
Ее окликнул парень, конюх, наверно, когда она проверяла ремни. На кетхарском, но Хена понимала. Хотя лучше сделать вид, что нет. Хена обернулась, уставившись
– Что? Я плохо говорю по-кетхарски.
Парень ухмыльнулся, подошел ближе, разглядывая ее.
– А ничего, симпатичная, – сказал он громко. – Я-то слышал, с тартахенским принцем то ли мужик, то ли баба приехала, не разобрать, едва ли не с бородой. А ты ничего. Северная валькирия.
И какого ж шушака? Заигрывать решил с ней?
Парень молодой, крепкий, черные глаза так и сверкают.
– А я б тебя завалил в какой-нибудь темный уголок! – он смеялся. И так сходу, подойдя совсем близко, погладил Хену по попе.
И Хена, не раздумывая, сделал то, что делала всегда. Развернувшись, со всей силы врезала ему в зубы, потом еще и коленом добавила, благо на ней сейчас почти мужской костюм для верховой езды, не мешает, а парень не ожидал. И отскочила в сторону.
Он охнул, согнулся вдвое.
– Да что ж ты делаешь! – возмутился, когда смог нормально дышать.
– Не трогай меня! – сказала Хена по-тартахенски.
– Да как такую попу не потрогать? – по-кетхарски удивился он, утирая кровь с разбитой губы. – А ты просто огонь, я люблю таких. Заглядывай как-нибудь, я всегда рад. И, небось, побольше чем твой принц умею, тебе понравится.
Хена тихо выругалась сквозь зубы.
Он засмеялся. Охнул, потер подбородок.
– Лошадей-то бери, – кивнул Хене. – Их высочества ждут уже.
– Отойди, – велела Хена.
– Боишься меня? Да брось. Второй раз по морде – мне не надо. И драться с тобой перед носом у принцев – тоже. Мы еще покувыркаемся, но как-нибудь в другой раз. Лошадь забирай.
Хена заметила у него что-то небольшое в руке, достал из-за пазухи. Не нож, нет, что-то, что умещается в ладони. И даже меньше, не разглядеть. Подошел к лошади Рейнардо, похлопал ее по шее, погладил. И это подоткнул под седло, почти не заметно.
– Забирай, – сказал он. – Вечерком заглядывай, буду рад.
Сделал шаг назад. Подмигнул.
Он говорил так, словно абсолютно уверен, Хена его понимает. И, более того, он отлично понимает ее, только что она говорила по-тартахенски, он по-кетхарски, но понимали оба. Может, конечно, так совпало и тут сложно не понять… но все же.
И то, что он подсунул…
Хена осторожно подошла, взяла за повод лошадь. Оглянулась на конюха, теперь он стоял чуть в стороне, не мешая ей.
– Седло-то проверила? – усмехнулся он. – Ты же за этим пришла.
Она проверила. Сделала вид, что поправляет, сунула руку к потнику. Кусочек бумаги. Твою ж мать. Записка для нее. Хена вытащила, комкая в руке, спрятала в кармане у себя.
– Ты не в моем вкусе, – сказала громко, по-тартахенски. Парень заржал. Понял, без сомнений.
Конюх, говорящий на чужом языке? Он явно местный, обычный парень на вид. Кто
* * *
Самое смешное, что после такой прогулки не грех и приревновать, пойти искать утешения на конюшню. Рейнардо ехал рядом с Самун. Всю дорогу. Постоянно разговаривал с ней. И вместе с молодым принцем Корушем, который вот уж точно мальчишка, ему и пятнадцати нет. Но Коруш наследник. И даже Коруш ехал почти всю дорогу молча, не вмешиваясь в разговоры старшей сестры.
Когда Хена попыталась в их компанию влезть, Самун так страшно зыркнула на нее, а Рейнардо покачал головой, что Хена поняла – лучше не мешать. Не сейчас. Ее позвали, и то уже хорошо. Но место ее не в королевской компании, а позади, с охраной. Пусть так, по крайней мере, она рядом, так спокойнее.
Через мост, через реку, по апельсиновым садам и по полям потом.
Слегка отстав, Хена украдкой развернула записку. По-тартахенски, точно чтобы она все поняла. «Перед следующей прогулкой приходи пораньше». И все. Наверно, можно было понять это как угодно, и как заигрывание в том числе. Ничего не доказать. Но ведь Хена поймет правильно?
Пикник на траве.
То, что они обсуждали там, все время ускользало от понимания Хены. Они говорили по-кетхарски, слова она понимала, но… о каких-то людях, каких-то событиях, о которых Хена ничего не знала, о музыке, о погоде, шушак бы ее побрал. Все это ничего не значило, все это – просто шум ветра. Имело значение что-то другое, взгляды, намеки, которые Хена распознать не могла.
Песни Лоуренцо Голубоглазого, закаты на Иль-Тальмо, когда поднимаешься в горы… Вот сказать, что старик Бахрам взялся за старое и заполучил новую кобылку, и хмыкнуть так многозначительно, что непонятно, то ли у того старика табун, то ли горем… А дядюшка Рузаль снова не может поделить виноградники с соседями. Дядюшка. Они ведь родственники, все эти королевские дети Кетхара и Тартахены, не слишком близкие, но вот так, когда рядом – об этом сложно забыть. Рейнардо смуглый и темноволосый в мать, и в бабку, которая была дочерью кетхарского герцога и троюродной прабабки Самун. Или не троюродной? Хена не могла сказать наверняка, знала, что королева Тартахены внучка кетхарской принцессы, а значит, Самун… Шушак ногу сломит…
«А помнишь, лорд Себастьяно устраивал турнир два года назад…» Рейнардо не помнит, он не был, но был Паоло. Ах, да! А почему же Рейнардо не любит турниры? Ему стоит выступить, девушки были бы от него без ума! И какие же они разные с братом! А вот с Фернандо, напротив, похожи, но Фернандо хмурый старик… в этом месте Самун так снисходительно улыбалась. Конечно, ведь старшему принцу же сорок, а он все никак не станет королем. И дочь Фернандо ровесница принца Керуша, и…
В этом была какая-то игра, но Хена не улавливала всей сути. Но ей и не надо, пожалуй. Ее дело – охранять.