Четыре Блондинки
Шрифт:
– Заткнись! Заткнись, и все.
Закрываю глаза. Тут я делаю то, что приучила себя делать много лет назад, когда была ребенком. Я начинаю рыдать.
Моя жизнь – дерьмо.
Она всегда была такой, если уж вы хотите знать правду.
Он грубо смеется.
– Я уже видел эту сцену. Ты не заслуживаешь и капли сочувствия. Я в жизни не встречал человека, который умел бы вляпаться в дерьмо так эффектно. А ну-ка соберись! Нюхни кокаина или чего-нибудь в этом роде.
– Я ухожу домой. И постараюсь забыть об этом разговоре.
– Я бы не стал делать этого, дорогуша. – Д.У. сжимает мою руку. А я и забыла,
– Ты делаешь мне больно, – говорю я.
– Это чепуха, моя дорогая, если сравнить с тем, что я могу тебе устроить. И я готов это сделать.
– Что тебе нужно, Д.У.? – спрашиваю я, хотя все прекрасно понимаю. – Ты же знаешь, что у меня нет денег.
– Деньги? – Он откидывается на спинку стула и смеется. Он так смеется, что из глаз у него текут слезы. – Не обижай меня, – говорит он.
– Ты вылитый Эдисон Девитт из фильма «Все о Еве». Злой гей.
– Почему бы тебе не заказать чего-нибудь поесть?
– Я не голодна, ты же знаешь.
– Я что-нибудь тебе закажу.
Ну зачем он мучает меня?
– Меня стошнит.
– Официант! – зовет Д.У.
Он придвигается к столу. Я отодвигаюсь.
– Все, чего я хочу, – объясняет он, – это быть ближе, как можно ближе к моей милой, дорогой подруге Сесилии, которая вновь собирается заявить о себе как о королеве светского общества. Разумеется, при содействии, помощи и поддержке ее очень, очень хорошего друга Д.У.
Я откидываюсь на спинку стула. Кладу ногу на ногу. Покачиваю мыском туфли.
– Ничего подобного я делать не стану.
Я бросаю сигарету на пол и давлю ее.
– Конечно, станешь, – спокойно говорит Д.У.
– Конечно, нет.
– Ты ведь отдаешь себе отчет, – говорит он, – что сейчас готовится книга с подробным жизнеописанием принцессы Сесилии. Автор – мой очень, очень хороший друг, и, должен сказать, это журналист, собаку съевший на всякого рода расследованиях. Книга может стать – как бы это сказать помягче? – довольно откровенной.
– А ты отдаешь себе отчет, – отвечаю ему, – что я замужем уже два года, и поэтому все, что ты хочешь обо мне наплести, абсолютно не важно?
– Отдаешь ли ты себе отчет, – вопрошает он, – что твой брак исчерпал себя и твоего мужа так и подмывает развестись?
– Мой муж без ума от меня. Он с меня глаз не сводит.
– А где он сейчас?
– Ты же знаешь мои принципы, Д.У. Я всегда кусаю руку, которая меня кормит.
– Да неужели? Что ж, посмотри на себя хорошенько, дорогая. Ты вляпалась по уши. Вряд ли тебе пойдет на пользу, если твое имя смешают с грязью. Подумай об этом. Фотографы, которые толпятся за твоими дверями, люди, которые роются в твоем мусорном контейнере, твое лицо в «желтой» прессе. Ты едва уцелела в прошлый раз. Только подумай, как все будут злорадствовать.
– По-моему… мне… нужен санакс, – говорю я шепотом.
– О, понадобится что-нибудь посильнее санакса, к тому времени как тебе перемоют все косточки. Тогда ты, наверное, уже подсядешь на либриум. Кстати, его прописывают шизофреникам. Это тебе на случай, если ты не разбираешься в том, что толкают тебе фармацевты.
У меня никнут плечи.
– То, что я тебе предлагаю, – говорит Д.У., – совсем не так плохо. Я лишь хочу, чтобы ты время от времени ходила на вечеринки, возглавляла
– Д.У., – говорю я, – общество… его больше нет.
– Вздор, дорогая, мы с тобой возродим его. Мы впишем свои страницы в анналы истории.
Хотела бы я оказаться сейчас в Массачусетсе, на заднем сиденье чьей-нибудь машины.
Курить травку.
Слушать Тома Петти.
– Ну же, – говорит Д.У., – я вовсе не предлагаю тебе сделаться бродяжкой и мочиться в метро. Ты, милочка, долго отдыхала, а теперь пора вновь браться за работу. Именно это делают женщины в твоем положении. Они работают. Или тебе такого никогда не говорили? – Он берет нож и улыбается искаженному отражению собственного рта. – Люди склонны верить в тебя, Сесилия. Они верят, что ты их не подведешь.
– Как так? – спрашиваю я.
– Послушай, чего я от тебя хочу, – предлагает он. – Начинай-ка делать счастливое лицо. Как можно более счастливое. Разве тебя не называли Самой Популярной Девочкой класса?
– Нет.
– Но ведь тебя выбирали кем-то, – говорит он.
– Нет, – настаиваю я, – ничего подобного.
– Ты показывала мне свой школьный альбом, Сесилия, несколько лет назад. Я помню тот вечер. Это было как раз после того, как Таннер тебя бросил.
– Таннер меня не бросал. Это я его бросила. Помнишь? Ради моего мужа.
– Можешь переписывать историю с другими людьми, дорогая. Я-то был там. Так что же это было?
– Девочка, Что Наверняка Преуспеет, – отвечаю я шепотом.
Но в моем классе было всего сорок человек. И десять из них еле-еле дотянули до выпуска.
– Ты и преуспела, – говорит он.
– Тебе от этого ничего не перепадет.
– Перестань ты так всего бояться, правда. Это действует на нервы.
– Я просто… устала.
– Так пойди выспись. И еще. Нам нужно выбрать тебе благотворительное поприще. Пожалуй, что-нибудь связанное с детишками. Может, дети, больные энцефалитом. Потом какие-нибудь занятия – кулинария или итальянский язык, потому что следующим летом все ринутся в Тоскану, кроме того, стоит примкнуть к какому-нибудь новому духовному течению, например, к друидам. У них хорошие перспективы, а ты, похоже, из тех, кто способен поклоняться деревьям, так что ты с этим справишься. – Д.У. поднимает бокал: – За тебя, дорогая. Мы сделаем из тебя нашу американскую принцессу Диану. Что ты об этом думаешь?
– Я думаю, – говорю я даже без сарказма, – что принцесса Диана умерла.
– Это несущественно, – парирует он, – дух ее жив.
– Как и Принцесса Ава*. Умерла.
– Как и Мэрилин Монро, и Фрэнк Синатра. Кого это волнует? Они все на том свете. Перестань искать в жизни лишь темные стороны. Неужели ты не просыпаешься по утрам и не думаешь: «Боже мой, какие мы молодцы!» Мы достигли своей цели. Ты принцесса. Настоящая принцесса.
– Нет, – говорю я мрачно, – я всегда знала, что так и будет. Как, вероятно, и многое другое.