Четыре года
Шрифт:
Начальник цеха, взволнованный, помчался в планово-экономическоий отдел, но наткнулся на толстую броню непонимания. Только рядовой бухгалтер, старый еврей в поношенном костюме, с черными сатиновыми нарукавниками, почему-то напоминавшими ритуальное одеяние, мрачно глядя поверх толстых стекол в железной оправе, проворчал: "Зачем им нужна эта каша?"
Сказывали, что начальник планово-экономическоого отдела умен, когда прислушивается к случайно оброненным фразам рядового бухгалтера, данного рядового бухгалтера, с мрачным взглядом поверх толстых стекол в железной
На следующий день рабочие обеих бригад были на своих местах, но почему-то не вспыхивали праздничные фейерверки электросварки. Цех замер. Вероятно, примкнул бы к своим товарищам и член бюро райкома партии. Но обострение язвенной болезни желудка вынудило его срочно лечь в больницу.
И закрутилось!
Машины райкомовские и обкомовские. Начальство, что тебе спортсмены, из конторы и в контору, аж пар на морозе. Уговоры и угрозы. Просьбы и матюги. А рабочий класс, как железобетон. Восстановите расценки – начнем работать. Уволим всех к такой матери! Увольняйте. Есть где работать в советской стране. Обком распорядился всюду срезать расценки. Срезайте. Интересно, как вы обойдетесь без электросварщиков. Може автоматы наймете заместо живых людей за такие гроши?
Два дня тянется резина. Слухи поползли по городу: на трубопрокатном забастовка. Забастовка? У нас? Да вы что, опупели! Кто же позволит!
Директор не дурнее электросварщика, члена бюро райкома. Срочно госпитализирован в больницу лечебной комиссии, в больницу для "слуг народа". Инфаркт миокарда. Умница директор. В свое время без копейки денег оборудовал им хирургическое отделение. Главный инженер действительно нуждается в госпитализации. В психушку. Нет, в самом деле. К директору врачи не допускают – состояние, угрожающее жизни. Угрожающее. Жизни. Директора. Да этого бугая под пресс положите – пресс сломается. А тут – угрожающее жизни.
Секретари обкома – первый и по промышленности – как с цепи сорвались. Но и этого мало. Секретарь горкома. Секретарь райкома. Куча инструкторов. Председатель горсовета.
Начальник областного управления КГБ, даже не поздоровавшись с главным инженером, закрылся в отделе кадров. При нем двое молодых в штатском.
Морозящий кожу шепот растекается по заводу: обнаружен агент иностранной разведки. Не то щупальца ЦРУ, не то израильский шпион. С ума можно сойти. А тут еще из Москвы позвонили, что ночью прилетит министр.
Вместе с секретарем парткома главный инженер поехал в аэропорт. Поземка. Гололед. Ползущий автомобиль то и дело заносит. А министр любит быструю езду. Хоть бы он поехал с первым секретарем обкома. И то передышка. Утешало только, что секретарю парткома и того хуже. Сегодня первый его разве что не бил. Полетит парень.
На обкомовскую дачу министра привезли под утро. А уже к началу смены, бодрый, подтянутый и вместе с тем такой демократичный он беседовал с электросварщиками в цехе. Он обволакивал работяг обаянием. Но дело не двигалось с места.
– Поймите, государство не может платить такие деньги. Дело
– Товарищ министр, сами не хотим вовсе, чтобы нам платили больше, чем платили. Но зачем резать расценки?
– Так ведь рост производительности труда необходим. К тому же как-то неудобно даже, что слабосильная женщина вдвое обогнала вас.
– Так, може, она талант.
– Ну, так уж талант!
– Талант, факт.
– Допустим, товарищ министр, есть хоккеисты ЦСКА. Не могут же все в Советском Союзе играть в хоккей, как они играют.
Министр пообещал разобраться. Каждому пожал руку и ушел.
В кабинете директора он наконец выпустил на свободу рвавшихся из него тигров. Прежде всего он позвонил в Москву и приказал немедленно прислать неподкупного профессора-терапевта, который даст заключение о состоянии здоровья директора. Министр не сомневался в том, что и сам способен дать такое заключение. Но… Уж он поможет директору подлечить сердце! На покое. Не только от завода, но и от партии.
Начальники цехов и служб сидели как на электрических креслах за минуту до исполнения смертного приговора.
Начальник планово-экономическоого отдела стоял посреди кабинета. Огромный ковер под его ногами дыбился раскаленным шлаком. Длинные пулеметные очереди министра расстреливали его в упор. Не обладавший хорошей памятью даже в нормальном состоянии, сейчас он что-то бессвязно мямлил в ответ.
Министр грохнул по столу так, что зыбь заколыхала зеркальную поверхность десятиметрового стола.
– Как этакий идиот может руководить планово-экономическоим отделом?
– А у него есть Рабби, – услужливо, не без удовольствия подкинул начальник транспортного цеха.
– Рабби? Кто это такой – Рабби?
Выяснилось, что не то московский студент, практикант, не то какой-то другой еврей так прозвал рядового бухгалтера, старика, работающего в планово-экономическоом отделе с первых дней эвакуации завода. Семью его уничтожили немцы. На родину он не стал возвращаться. Живет бобылем. Ему бы в цирке выступать. В уме умножает шестизначные цифры. Никогда не пользовался счетами. А сейчас не пользуется арифмометром. Все начальники планово-экономическоого отдела оставались на своих местах, пока прислушивались к редким его советам.
– Так это он посоветовал на сорок процентов срезать расценки?
– Спросил министр.
Начальник планово-экономического отдела во время рассказа своих доброжелательных коллег вообще потерял дар речи. Сейчас он даже не ответил на вопрос.
Министра распирал гнев. Но в какую-то щель сознания просочилось любопытство. Приказал вызвать рядового бухгалтера.
Через минуту впервые в жизни он вошел в шикарный кабинет директора. Вошел в поношенном костюме, с черными сатиновыми нарукавниками. Грустным взглядом поверх толстых стекол в железной оправе оглядел министра и остановился рядом со своим начальником. Никто, естественно, не предложил ему сесть.