Четыре грации

Браус Иса

— Если это так, то зачем односельчанам на тебя клеветать? — сурово спросил отец.

— Я не знаю!

— Глаша, зачем ты нам врёшь! — мать едва сдерживалась, чтобы не заплакать, — Какой же это позор!

— Мы отведём тебя отведём тебя к доктору. Проверим, правда это или нет. — мужчина грубо взял дочь за руку.

— Не надо! — воскликнула Глафиру.

Не выдержав девочка призналась в том, что её изнасиловал митрополит. Эта новость привела в шок чету Морозовых и их младших дочерей. Однако этот эффект был недолог. Отойдя от шока, матушка дала дочери пощёчину.

— Лживая потаскуха. —

злобно процедил сквозь зубы отец.

— Мало того, что развратничаешь, так ещё на людей неповинных клевещешь! — закричала мать, — Господи, за что ты нам такую дочь блудливую послал? За какие грехи?

В наказания чета Морозовых посадили свою дочь под домашний арест. Так юная Глаша за пару дней превратилась в общественного изгоя. Однако злобному року и этого было мало.

Через месяц в одну из холодных зимних ночей Глафира прибежала к Авдотье. Открыв дверь, женщина увидела бледную, закутанную в палантин, девочку с опухшими от слёз глазами и дрожащими губами.

— Помогите мне, пожалуйста! — этой девичьей мольбы было достаточно, чтобы всё понять.

Авдотья затянула Глашу в хижину и закрыла за собой дверь.

— Ты в этом точно уверена? — спросила женщина.

— Да, — проскулила девочка, — Все признаки.

Авдотья начала собирать из своих запасников травы, которые были нужны для абортивного отвара. Трезор подбежал к бедной девочке и начал перед ней сочувственно скулить. Глафира же, не обращая внимание на собаку, достала из кармана своего пальто деньги. Прервавшись от приготовления отвара, Авдотья взглянула на купюры феодоровских рублей, которые девочка бросила на стол.

— Это всё что есть. — прошептала Глаша, опустив голову.

— У родителей стащила?

— Какая вам разница?

— Мне дела нет, но… Хм… Понимаешь, я привыкла брать деньги с идиоток, которые не думают о последствиях. — Авдотья положила деньги обратно в карман пальто девочки, — Ты другой случай!

Пока женщина делал отвар, Глаша не могла понять, как благочестивые люди могли над ней надругаться, а потом заклеймить позором, а изгой общества Авдотья протянуть ей руку помощи.

— Держи! — Авдотья протянула Глафире абортивный отвар, — Будет немного больно, но это ещё щадящий способ избавиться от проблемы.

После размышлений на тему того, что благочестивое общества создают исключительно лицемерные люди, Глаша не задумываясь выпила отвар.

На следующие утро Авдотья проснулась от лая Трезора. Резко поднявшись с постели, женщина увидела, что Глафиры нет в хижине. Подойдя к столу, Авдотья собрала в кучу окровавленные тряпки и положила в ведро. Трезор же скулил у открытой двери.

— Не переживай! — сказала женщина псу, — Кровотечение, видимо, уже прекратилось, раз следов нет. Думаю, до дома она дойдёт.

Тем временем Глафира шла по заснеженной лесной тропе, но не в Ставросино. Опозоренной девочке там уже нечего было делать…

Юная Глаша никогда и никому не рассказывала, как она узнала о доме трудолюбия госпожи Лариной. Да и, по правде сказать, девочка и сама не понимала, зачем она пришла в это место. Там никто не знал о случившемся, но Глафира всё

равно боялась, что кто-то из подопечных казённого места начнёт показывать пальцем и кричать: “Шлюха!” От этого страха девочка пряталась, закутавшись в палантин, а на все предложения снять его она отвечала: “Здесь очень холодно.” Однако на этом проблемы девочки не заканчивались. Каждую ночь Глаша видела это ужасное воспоминание, которое разделило её жизнь на до и после. Всё дошло до того, что Глафира наотрез отказалась посещать местный храм, боясь, что она там может столкнуться с митрополитом Андреем, хоть и вероятность этого была мала.

Находясь долгие месяцы в плену собственных кошмаров, Глафира пришла к не утешительному выводу: “Я не живу, а существую!” Девочка несколько раз обдумывала возможность самоубийства, но что-то её останавливала. Как будто в её жизни есть ещё дело, которое нужно завершить. Она долго не могла понять, что это, пока однажды в один судьбоносный день до её ушей не дошла фраза: “…Но если ты умрёшь, кто тогда отомстит за твою честь?” Эти слова как будто оживили Глафиру. Месть, вот для чего ей стоило жить. И в тот день, когда Глаша нашла смысл своего существования, в её судьбу и судьбу ещё троих девочек пришла мадам Геворкян.

***

Аглая встретилась с Захаром и Демьяном на узкой улочке недалеко от Главного городского храма.

— Я уже установил бомбы. — объяснил Демьян и отдал Глаше детонатор.

— Прекрасно. — затем Сафаров обратился к девушке, — Ты очень отважная, Аглая! Потомки нового общества будут тебя с благодарностью вспоминать! А теперь идите и выполните свой народный долг!

Аглая и Демьян направились к храму. Во время пути Глаша не без отвращения вспоминала высокопарные слова Сафарова. Да пусть весь мир воспламенится, ей было плевать на него.

Семён

Он полюбил Аглаю с первого взгляда, но скрывал свою любовь не только от неё, но от всех остальных. Они бы вряд ли поняли, как можно было полюбит такую холодную барышню. Однако Семён под толстым слоем льда видел прекрасную розу, которая в целях защиты обросла шипами. Юноша никогда не мог наглядеться на девушку. Каждое её появление было для него большим праздником.

И всё же его очень сильно тревожила состояние Аглаи. Он как будто чувствовал, что кто-то однажды тяжело ранил душу девушки. Поэтому он дал себе обещание, что всегда будет рядом с госпожой Морозовой, чтобы по возможности защитить её. И несмотря на все грубые фразы и попытку удушения, которые любой бы нормальный мужчина вряд ли бы стал терпеть, любовь лакея к барышне не угасала ни разу.

И вот однажды наступил день, когда самочувствие Аглаи, очень сильно насторожило Семёна. В то утро юный лакей колол дрова, пока к нему не подошла госпожа Морозова. Юноша встал по стойке смирно. Он не знал из-за чего дрожал: от благоговения перед прекрасной брюнеткой или же от воспоминания недавнего инцидента с удушением.

— Аглая Тарасовна, — чуть слышно обратился лакей, — Я… Я хотел…

— Это я должна просить прощение. — произнесла Глаша с усталой улыбкой, — Ты же ничего не знал.