Четыре пера
Шрифт:
Три часа войска шли через плато. Стоял май, и солнце жарило совершенно непереносимо. Они давно утратили живость, сонно покачивались в седлах и молились о приходе вечера и сиянии звезд. Три часа верблюды мерно переступали, кивая в такт головой, и вдруг в сотне ярдов впереди Дюрранс увидел разрушенную стену с бойницами, сквозь которые виднелось небо.
— Форт, — сказал он.
Три года прошло с тех пор, как Осман Дигна захватил и разрушил его, но все эти три года лишившиеся крыши руины выдерживали другую осаду, не менее настойчивую. Быстрорастущие деревья окружали форт и подбирались сзади, справа и слева так близко, что путешественник натыкался на него неожиданно, как Чайльд Роланд на Темную башню посреди равнины.
Солдаты расседлали своих верблюдов и принялись готовить еду в тени с правой стороны форта, где заросли ровно окаймляли песок, будто берег реки. Дюрранс с капитаном Мазером обошли форт, и у южного конца Дюрранс остановился.
— Смотри, — сказал он.
— Какой-то араб разбивал здесь лагерь, — заметил Мазер. Под почерневшим камнем кучкой лежал пепел от костра.
— И недавно, — добавил Дюрранс.
Мазер пошел дальше, взобрался по паре щербатых ступеней к обвалившейся арке входа и вошел в коридоры и комнаты без крыши. Дюранс поворошил угли сапогом, один засветился красным. Дюрранс наступил на него, и в воздух поднялась струйка дыма.
— Совсем недавно, — сказал он сам себе и последовал за Мазером в форт. В углах глинобитных стен, из каждой щели, даже из самого пола прорастали молодые деревья. С тыла форт защищали крутой гласис [5] и глубокий ров. Дюрранс уселся на парапет, размышляя о долгих месяцах, когда Теуфик ежедневно смотрел с этой самой точки на проход через холмы к Суакину, как и тот, другой генерал далеко на юге, пытаясь разглядеть блеск оружия подходящих подкреплений, но они так и не пришли. Мазер сидел рядом, но думал совсем о другом.
5
Гласис — пологая земляная насыпь перед наружным рвом крепости. Возводили с целью улучшения условий обстрела впереди лежащей местности, маскировки и защиты укрепления.
— Гвардия уже на всех парах плывет сквозь коралловые рифы к Суэцу. Еще неделя, и настанет наш черед, — сказал он. — Ну что за забытая богом страна!
— Я сюда вернусь, — сказал Дюрранс.
— Зачем?
— Мне здесь нравится. Нравятся люди.
Мазер считал такое пристрастие непостижимым, но тем не менее он знал, что именно оно объясняет быстрое продвижение по службе и успехи его спутника. Сочувствие заменило Дюррансу выдающиеся способности, дало ему терпение и понимание, и за эти три года он обставил многих более ловких и компетентных военных за счет своего знания жестоко угнетаемых племен восточного Судана. Они нравились ему, он понимал их ненависть к турецкому правлению, их фанатизм, истинный и притворный, навязанный ордами Османа Дигны.
— Да, я вернусь, — сказал он, — через три месяца. Мы знаем — каждый англичанин в Египте знает, что это еще не конец. Я хочу быть здесь, когда мы снова примемся за работу. Ненавижу незаконченные дела.
Солнце безжалостно поджаривало плато, люди спали, растянувшись в тени, и полдень был такой же беззвучный, как утро. Дюрранс и Мазер некоторое время сидели, околдованные тишиной. Наконец, глаза Дюрранса обратились к амфитеатру холмов и утратили рассеянное выражение, сосредоточившись на зарослях позади гласиса. Он больше не вспоминал Теуфик-пашу и его героическую оборону и не рассуждал о работе, предстоящей в ближайшие годы. Не поворачивая головы, он увидел, что Мазер смотрит в том же направлении.
— О чем ты думаешь? — вдруг спросил он Мазера.
Мазер рассмеялся и задумчиво ответил:
— Обдумывал меню первого обеда, который состоится, когда я доберусь до Лондона. Я буду обедать один, думаю, совсем один, и в Эпито. Он
— Я размышлял, почему голуби, уже привыкшие к нашему присутствию, кружат над одним деревом. Не показывай, пожалуйста! Я говорю о дереве за канавой, справа от двух маленьких кустов.
Повсюду вокруг них голуби спокойно сидели на ветках, словно диковинные лиловые фрукты на фоне листвы. И лишь над одним деревом кружили с испуганными криками.
— Мы вытащим того, кто там прячется, — сказал Дюрранс. — Бери дюжину людей и тихо окружай его.
Сам он остался на гласисе, наблюдая за деревом и густым кустарником. Шестеро солдат крались вокруг зарослей слева, еще шесть — справа. Но не успели они замкнуть кольцо, как ветки яростно заколыхались, и араб c валиком из намотанного вокруг талии желтоватого даммара [6] , вооруженный копьем и щитом из шкуры, бросился из своего укрытия на открытый участок. Он пробежал всего несколько метров, когда Мазер отдал своим людям короткий приказ, и араб будто понял его, остановился раньше, чем ружья успели вскинуть на плечо, и спокойно вернулся к Мазеру. Его привели на гласис, и он стоял перед Дюррансом без всякого вызова или заискивания.
6
Даммар — смола, обильно выделяемая некоторыми деревьями на Малайском архипелаге и в южной части Индии. Даммар встречается в Юго-Восточной Азии; название по-малайски означает смола или факел.
Он объяснил по-арабски, что идет в Суакин, зовут его Абу Фатма, он из племени каббабидов и дружественно относится к англичанам.
— Зачем ты прятался? — спросил Дюрранс.
— Так безопаснее. Я знал, что вы друзья, но вы, джентльмены, знали, что я ваш друг?
— Ты говоришь по-английски, — быстро произнес Дюрранс и перешел на английский.
Ответ последовал без колебаний.
— Я знаю несколько слов.
— Где ты их выучил?
— В Хартуме.
Они остались с Дюррансом вдвоем и проговорили почти целый час. Затем араба видели спускающимся с гласиса, пересекающим ров и удаляющимся в сторону холмов. Дюрранс отдал приказ продолжить движение.
Запасы воды были пополнены, люди седлали своих верблюдов под привычные стоны и ворчание. Отряд направился к северо-западу от Синката, под острым углом к утреннему маршу, и обогнул холмы напротив прохода, по которому они спустились. Кустарник стал реже, они вошли в черное царство камней, скудно украшенное желтыми мимозами.
Дюрранс подозвал Мазера.
— Этот араб рассказал мне престранную историю. Он был слугой у Гордона в Хартуме. В начале 1884-го, то есть полтора года назад, Гордон поручил ему доставить письмо в Бербер, откуда его содержимое следовало телеграфом передать в Каир. Но Бербер пал как раз перед тем, как гонец туда прибыл. На следующий день его схватили и бросили в тюрьму, но он успел спрятать письмо в стене дома, и, насколько ему известно, его так и не нашли.
— Иначе его бы допросили, — вставил Мазер.
— Именно, а его не допрашивали. Три недели назад, ночью, он сбежал из Бербера. Любопытная история, а?
— А письмо все еще остается в стене? Странно. Возможно, этот человек лгал.
— У него был след от цепи на щиколотках, — сказал Дюрранс.
Кавалькада свернула налево, к холмам на северной стороне плато, и снова начала взбираться по сланцам вверх.
— Письмо Гордона, — задумчиво протянул Дюрранс, — возможно, написанное на крыше его дворца, рядом с его огромным телескопом... пара нацарапанных в спешке предложений, не отрывая глаз от окуляра, обшаривающего верхушки пальм в поисках пароходного дыма. И оно проделало такой путь по Нилу, чтобы оказаться погребенным в глинобитной стене Бербера. Да, любопытно.