Четыре после полуночи (сборник)
Шрифт:
Поп завыл, как смертельно раненное животное.
Кевин никак не мог загнать кассету в паз.
— Черт! — вырвалось у него.
— Не той стороной! — завопил мистер Дэлевен.
Он хотел выхватить камеру у Кевина, но тот увернулся, оставив в руках отца клок рубашки, и перевернул кассету. Она чуть не выпала, но Кевин сумел удержать ее, вставил, захлопнул крышку. Камера зажужжала, выплевывая картонку.
Поп завопил вновь и…
ВСПЫШКА!
ГЛАВА 22
На этот раз они словно
Верхняя часть камеры, которую держал Поп, с чавканьем отскочила. Полароидный пес зарычал так, словно рядом громыхнул гром. Зазвенели разбитые стекла на циферблатах часов, мелкие осколки полетели во все стороны.
На этот раз камера не стонала и не жужжала, она вскрикнула, громко, пронзительно, словно женщина, умирающая в родах. Из щели выползла дымящаяся фотография. Тут же начала плавиться и сама щель, один ее угол потащило вниз, второй — вверх; щель растянулась, словно беззубый рот На блестящей поверхности последней фотографии, еще торчащей из плавящейся щели, начал образовываться пузырь.
Кевин наблюдал как зачарованный, стремясь взглядом прорвать пелену прыгающих белых точек, которую последняя вспышка повесила перед его глазами. Полароидный пес снова зарычал. Чуть тише, но звук этот исходил не из-под земли, а из фотографии, отчего стало только страшнее.
Часть пластика выплеснулась на шею Попа Меррилла, превратившись в ожерелье. Внезапно вскрылись яремная вена и сонная артерия, кровь брызнула вперед и вверх. Голову Попа отбросило назад.
Пузырь на камере рос. Края увеличивающейся фотографии начали раздирать щель. Они расходились и расходились, словно сделана была фотография не из картона, а из какого-то растягивающегося материала. Фотография прыгала взад-вперед, напомнив Кевину ковбойские сапожки, которые ему подарили на день рождения два года назад. Они были узки в голенищах, поэтому ноги приходилось вставлять в них рывками.
Края фотографии прорезали пластик так же легко, как острый нож режет нежное мясо. Дымящиеся капли серого пластика полетели вниз. Одна упала на стопку старых журналов «Популярная механика» и прожгла глубокую дыру.
Пес снова зарычал, злобно, кровожадно. Ясно было, что на уме у него только одно — рвать и убивать.
Фотография уже напоминала бесформенный колокол. Еще мгновение, и она, вырвавшись из щели, полетела на стол со скоростью брошенного в стену камня.
— Что происходит? — просипел мистер Дэлевен. — Господи, Кевин, что здесь происходит?
Кевин услышал свой голос, отстраненный, бесстрастный:
— Он рождается.
ГЛАВА 23
Поп Меррилл умер, откинувшись на спинку стоящего у верстака кресла, в котором просидел, наверное, полжизни, если не больше. Сидел
Кресло перевернулось и выкинуло хозяина «Империи изобилия» на пол. Из карманов вывалились кошелек и связка ключей.
А на его верстаке полароидная фотография продолжала жить своей жизнью. Ее края продолжали расползаться, и Кевин чувствовал, как неведомое ему существо, одновременно уже живое и еще неживое, стонет в ужасных муках рождения.
— Мы должны отсюда уйти, — выдохнул отец Кевина.
Взгляд Джона Дэлевена не отрывался от этой растущей на глазах фотографии, которая уже скрыла под собой половину верстака Меррилла.
Она больше ничем не напоминала фотографию, раздувалась, словно щеки человека, набравшего полный рот воздуха. Сверкающий пузырь, в фут высотой, ходил ходуном. Его поверхность переливалась странными, невиданными цветами, маслянисто блестела. Раскаты рева, раздраженного, злобного, голодного, накатывали один на другой.
Отец взял сына за плечо, но Кевин резко вывернулся, и пальцы старшего Дэлевена лишь порвали ему рубашку. Голос мальчика звучал предельно спокойно.
— Нет… он бросится за нами. Думаю, ему нужен я, потому что с Попом пес уже разделался. Ведь камера принадлежала мне. Но на этом он не остановится. Пес сожрет и тебя. И это тоже его не остановит.
— Но ты ведь ничего не можешь поделать! — закричал отец.
— Могу, — ответил Кевин. — У меня есть один шанс.
И поднял камеру.
Края фотографии достигли краев верстака. Вместо того чтобы свеситься вниз, они закруглились вверх, продолжая удлиняться и извиваться. Они напоминали теперь крылья, снабженные легкими, и еще пытались натужно дышать.
Вся пульсирующая поверхность продолжала растягиваться и расширяться. То, что было плоским, превратилось в гигантский нарост, словно наполненный вонючей жидкостью. От нароста тянуло гнилью.
Рев не прекращался, пес рвался наружу, и некоторые из часов только что отдавшего Богу душу Попа Меррилла внезапно начали отбивать то ли полночь, то ли полдень. Словно протестуя против появления пса в этом мире.
Паническое желание бежать из магазина куда глаза глядят оставило мистера Дэлевена. В душе разлилось необъяснимое спокойствие, предтеча летаргического сна.
Кевин держал видоискатель камеры у глаза. Он лишь несколько раз охотился на оленей, но помнил, что испытывает человек, когда приходит его черед ждать. Ждать, затаившись, с ружьем на изготовку, в то время как другие охотники с криками идут по лесу, надеясь выгнать зверя на открытое пространство, где ты поджидаешь его. И не надо бояться, что ты подстрелишь кого-то из охотников, у тебя есть возможность сосредоточиться только на олене.