Четыре после полуночи
Шрифт:
– Отлично, парни! – Встал и док. – Поджарим Долтонам задницу.
Они вышли из салуна как раз в тот момент, когда колокол баптистской церкви Томбстоуна начал отбивать полдень.
Долтоны галопом мчались по Главной улице, постреливая в окна и витрины. Цистерну с водой перед «Торговой лавкой Дьюка» они превратили в фонтан.
Айк Долтон первым увидел на пыльной улице четырех мужчин в расстегнутых куртках, дабы последние не мешали схватиться за револьверы. Айк резко дернул за поводья, и его лошадь, протестующе заржав, поднялась на задние ноги. На удилах клочьями
– Посмотрите, кто у нас здесь, – фыркнул он. – Никак Уатт Эрп и его братишка Вирджил. Или сестричка?
Эмметт Долтон (Доналд Сатерленд после месяца ночных попоек) остановил лошадь рядом с Айком.
– И еще их дружок дантист, – прорычал он. – Да кто захочет… – Тут он взглянул на Алберта и заметно побледнел.
Папаша Долтон подтянулся к сыновьям. В Папаше без труда узнавался Слим Пикенс.
– Господи, – выдохнул Папаша. – Да это Туз Косснер!
Френк Джеймс пристроился рядом с Папашей. Лицо его было цвета грязного пергамента.
– Какого черта, парни! – воскликнул Френк. – Я не против того, чтобы пограбить от скуки какой-нибудь городок, но никто не сказал мне, что здесь будет Аризонский Еврей!
Алберт Туз Косснер, от Седалии до Стимбоута известный как Аризонский Еврей, выступил вперед. Его рука зависла над рукояткой «бантлайна». Он сплюнул табачную жвачку, не отрывая холодных серых глаз от всадников, застывших в двадцати футах от него.
– Ваш ход, парни, – процедил Аризонский Еврей. – По моим расчетам, в аду еще достаточно свободных мест.
С последним ударом колокола на баптистской церкви банда Долтонов выхватила револьверы. Туз управился со своим гораздо быстрее. Но, едва он начал поливать Долтонов свинцовым дождем, на ступенях отеля «Лонгхорн» закричала маленькая девочка.
«Кто-то должен заставить замолчать эту малявку, – подумал Туз. – Чего она так орет? Ситуация под контролем. Не зря же меня называют самым быстрым стрелком-евреем к западу от Миссисипи».
Но крик нарастал, раздирая воздух, соединяя сон с реальностью.
На мгновение Алберт оказался в полной темноте, в промежутке между сном и бодрствованием. Лишь крик рвал барабанные перепонки, словно кто-то никак не хотел снять с плиты закипевший чайник.
Наконец молодой человек открыл глаза и огляделся. Он на своем сиденье, в передней части главного салона самолета, следующего рейсом 29. По проходу идет маленькая девочка, лет десяти, в розовом платье и черных очках.
«Она что, кинозвезда?» – почему-то подумал Алберт, уже не на шутку перепугавшись. Из любимого сна его вырвали, как репку из земли.
– Эй! – позвал он негромко, чтобы не разбудить других пассажиров. – Эй, девочка! Что случилось?
Маленькая девочка мгновенно повернула голову на звук его голоса. Затем повернулась всем телом, но задела одно из кресел центрального ряда. Дайну отбросило в сторону, и она через подлокотник повалилась в кресло левого ряда, ножки ее взлетели вверх.
– Есть тут кто-нибудь? – закричала девочка. – Помогите мне! Помогите!
– Эй, стюардесса! – с тревогой
Встал, выскользнул в проход, направился к маленькой девочке… и остановился. Он смотрел в хвост самолета, и то, что видел, леденило его кровь.
«Похоже, я мог не волноваться, что перебужу остальных пассажиров», – сразу подумал он.
Широко раскрытыми глазами Алберт смотрел на – как ему казалось – абсолютно пустой главный салон «Боинга-767».
Брайан Энгл почти поравнялся с перегородкой, разделявшей салоны первого и бизнес-класса, когда до него неожиданно дошло, что в салоне первого класса нет ни души. Он даже остановился и лишь через секунду-другую двинулся дальше, решив, что остальные, возможно, услышали крик раньше его и поспешили посмотреть, что случилось.
Впрочем, он в этом сомневался. Брайан Энгл достаточно долго возил пассажиров и неплохо разбирался в групповой психологии. Если один начинал чудить, остальные предпочитали не обращать на это внимания. Большинство авиапутешественников слагали с себя право на индивидуальные действия, как только поднимались на борт серебристой птицы и пристегивали ремни безопасности. Для себя они оставляли решение самых простых проблем, а все остальное перекладывали на плечи экипажа. Авиаторы держали их за дураков, но, скорее, следовало называть их овцами. Вот и обращались с пассажирами как со стадом. Это позволяло держать в узде самых нервных.
Брайан еще не проснулся окончательно, и часть его сознания твердила, что кричит Энн, что сейчас он найдет ее в главном салоне, с рукой, затянутой в щель, над которой краснела надпись: «СТРЕЛЬБА ТОЛЬКО НАЧАЛАСЬ».
В салоне бизнес-класса Брайан обнаружил только одного пассажира, пожилого мужчину в коричневом костюме-тройке. Его лысина поблескивала в свете лампы для чтения. Пальцы, с раздутыми от артрита суставами, лежали на пряжке ремня безопасности. Он крепко спал, оглашая салон громким храпом. Крики ему нисколько не мешали.
Брайан поспешил в главный салон и замер, потрясенный увиденным. Он просто не верил своим глазам. Юноша стоял рядом с маленькой девочкой, которая упала в кресло по левому борту. Юноша, однако, смотрел не на нее, а в глубь салона, и его нижняя челюсть уже проделала долгий путь от верхней до круглого воротника футболки с надписью «HARD ROCK CAFE».
Первая реакция Брайана ничем не отличалась от реакции Алберта Косснера: «Боже мой, самолет пуст!»
Потом он увидел, как из правого ряда встала женщина и вышла в проход, чтобы посмотреть, что случилось. Ее покачивало, по выражению лица и глаз чувствовалось, что она крепко спала и до конца еще не проснулась. Посередине салона, в центральном ряду, мужчина в водолазке тянулся вверх, без особого интереса поглядывая на маленькую девочку. Еще один мужчина, лет шестидесяти, поднялся из кресла неподалеку от Брайана, нерешительно оглядываясь. На нем была красная фланелевая рубашка, и он явно не понимал, где находится и как сюда попал. Волосы торчали в разные стороны.