Четыре пути к прощению
Шрифт:
— О великий Камье, — прошептал он, садясь у стены и сжимая руками голову.
Рега сделал несколько глубоких вдохов. Солли опустилась рядом с ним на колени и озабоченно осмотрела опухоль на виске.
— Но это нечестный бой, — сказал он, опуская руки.
— Конечно, нечестный. Это айджи. Честным можно быть только в любви и на войне. Так говорят на Терре. Прости меня, Тейео. Это было очень глупо с моей стороны!
Он смущенно и отрывисто хохотнул и покачал головой:
— Нет, Солли. Показывай дальше. Я еще такого не видел.
Они упражнялись в созерцании.
— И что мне делать с моим разумом?
— Ничего.
— Значит,
— Нет. А разве я и мой разум — разные вещи?
— Тогда( Разве ты не концентрируешься на чем-то? Неужели твое сознание блуждает как хочет?
—Нет.
— Значит, ты все-таки не позволяешь ему возбуждаться?
— Кому? — спросил он и быстро взглянул вниз.
Наступила неловкая пауза.
— Ты подумал о(
— Нет-нет! — ответил он. — Ты ошиблась! Попробуй еще раз.
Они молчали почти четверть часа.
— Тейео, я не могу. У меня чешется нос. У меня чешутся мысли. Сколько времени ты потратил, чтобы научиться этому?
Он помолчал и неохотно ответил:
— Я занимался созерцанием с двух лет.
Нарушив расслабленную и неподвижную позу, он нагнул голову, вытянул шею и помассировал мышцы плеч. Солли с улыбкой наблюдала за ним.
— Я снова думала о долгой жизни, — сказала она. — Но только не в терминах времени, понимаешь? Например, я могла бы прожить одиннадцать веков. А что это значит? Ничего. Знаешь, что я имею в виду? Мысли о долгой жизни создают некую разницу. Вот ты была одна, а потом у тебя рождаются дети. Даже сама мысль о будущих детях меняет что-то внутри — нарушает какое-то тонкое равновесие. Странно, что я думаю об этом сейчас, когда мои шансы на долгую жизнь начинают стремительно падать(
Тейео не ответил. Он не дал ей ни малейшего шанса продолжить разговор. Рега был одним из самых молчаливых людей, которых Солли знала. Многие мужчины поражали ее своей многословностью. Она и сама любила поговорить. А вот этот был тихим. И ей хотелось узнать, что давала такая умиротворенность.
— Все зависит от практики, верно? — спросила она. — Надо просто сидеть и ни о чем не думать.
Тейео кивнул.
— Годы и годы практики. О Боже! Неужели мы просидим здесь так долго(
— Конечно же, нет, — ответил он, уловив ее мысли.
— Почему они ничего не делают? Чего они ждут? Прошло уже девять дней!
С самого начала по молчаливому соглашению они поделили комнату пополам. Линия проходила посередине топчана, от стены до стены. Дверь находилась на территории Солли — слева, а туалет принадлежал Тейео. Любое вторжение в чужое пространство требовало какого-то очевидного намека и обычно позволялось кивком головы. Если один из них пользовался туалетом, другой отворачивался. А когда у них набиралось достаточное количество воды, они по очереди принимали «кошачью баню», и тогда кто-то снова сидел лицом к стене. Впрочем, это случалось довольно редко. Разграничительная линия на топчане была абсолютной. Ее пересекали только голоса, храп и запахи тел. Иногда Солли чувствовала его тепло. Температура тела уэрелиан на несколько градусов превышала ее собственную, и, когда Тейео спал, Солли чувствовала в прохладном воздухе исходившее от него тепло. Интересно, что даже в глубоком сне они и пальцем не смели пересечь невидимую границу.
Солли часто задумывалась
И все же его твердое самообладание стало для нее единственной поддержкой в этих неописуемо трудных условиях. Так вот, оказывается, какие они: Тейео, Реве и многие уэрелиане. А Батикам? Да, он исполнял ее прихоти и желания, но являлась ли эта уступчивость настоящим контактом? Солли вспоминала страх в его глазах той ночью. Нет, им двигало не самообладание, а принуждение.
Вот она — парадигма рабовладельческого общества: рабы и хозяева, попавшие в одну и ту же ловушку тотального недоверия и самозащиты.
— Тейео, — произнесла она, — я не понимаю рабства. Позволь мне высказать свои мысли.
Хотя он не ответил ни согласием, ни отказом, на лице его появилось выражение дружеского внимания.
— Я хочу понять, как возникает социальное обустройство и как отдельный человек становится его неотъемлемой частью. Давай оставим пока вопрос, почему ты не желаешь рассматривать рабство как неэффективную и жестокую модель общества. Я не прошу тебя защищать его или отрекаться от своих убеждений. Я просто пытаюсь понять, как человек может верить в то, что две трети людей его мира принадлежат ему по праву рождения. Даже пять шестых, если считать ваших жен и матерей.
Тейео выдержал долгую паузу и сказал:
— Моя семья владеет только двадцатью пятью рабами.
— Не уклоняйся от вопроса.
Он улыбнулся, принимая упрек:
— Мне кажется, что вы оборвали все человеческие связи друг с другом, — продолжала Солли. — Вы игнорируете рабов, а им, в свою очередь, нет до вас никакого дела. Между тем все люди должны взаимодействовать. Вы разделили общество на две половины и не покладая рук трудитесь над ежедневным воссозданием этой границы. Сколько сил теряется напрасно! Ведь это не естественная граница! Она искусственно создана людьми. Лично я не могу назвать никаких отличий между собственниками и рабами. А ты можешь?
— Конечно.
— И все они будут иметь отношение к культуре и поведению, верно?
Подумав немного, Тейео кивнул.
— Вы принадлежите к одной и той же расе и даже народу. Вы одинаковы во всем, не считая легких различий в оттенках кожи. Если воспитать ребенка-раба как хозяина, он станет собственником во всех отношениях, и наоборот. Таким образом, вы всю жизнь поддерживаете разграничение, которого на самом деле не существует. И я не могу понять, почему вы не видите, насколько это напрасно и бесполезно, — причем не только в экономике, но и(