Четыре шага (Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина) - 1)
Шрифт:
Лопатин не сразу понял, почему он должен уходить.
– Идите от меня к черту. Совесть у вас есть? – крикнул Рындин и сломался пополам над поручнем. Его рвало.
Лопатин спустился в кубрик морского охотника, до отказа забитый людьми.
Когда в такой тесный кораблик влезает сверх комплекта еще двадцать человек, как их ни рассовывай, ступить все равно некуда.
Иноземцев сидел на краешке скамейки, держа на коленях маленькую походную доску с втыкающимися фигурками, и сам с собой играл в шахматы. Лопатин уже не раз видел до этого Иноземцева, но все никак не мог
Разведчики потеснились и очистили Лопатину место рядом с капитан-лейтенантом.
– Как там майор береговой службы? – спросил Иноземцев, подняв на Лопатина свои глубокие угрюмые глаза. – Уже травит или пока обошлось?
Он, как успел заметить Лопатин, недолюбливал Рындина, а сегодня вдобавок был недоволен, что тот – уже одной ногой в Москве – навязался идти в операцию.
Рындин, хотя и любил говорить о себе, что он моряк, на самом деле никогда не принадлежал к плавсоставу и бессильно злился, когда Иноземцев, подчеркивая это, называл его по всей форме – товарищ майор береговой службы.
Иноземцев, наоборот, как Лопатин узнал не от него, а от других, всегда плавал. А в разведку попал три месяца назад. Его подводную лодку в первые дни войны забросали глубинными бомбами, и он, единственный из всего экипажа, вернулся с того света и месяц лежал в госпитале, синий, как покойник. Новой лодки ему не дали – не было, и он пошел в морскую разведку, специализируясь на диверсиях и проводя их одну за другой с жестокостью, редкой даже среди разведчиков. На этой почве они, кажется, впервые и схлестнулись с Рындиным во время одной из операций – брать или не брать с собой пленных? Иноземцев командовал этой диверсионной группой, но Рындин был старшим, и последнее слово осталось за ним. С тех пор Иноземцев не любил ходить с ним в операции. Так говорили Лопатину, и это было похоже на правду.
– Как, сыграем? – спросил Лопатин.
– Не хочу. Скучно! – сказал Иноземцев. – Все равно выиграете. Думаете, я забыл, как вы меня шесть раз обставили в первый день знакомства?
– А я дам вам фору.
– А я фору не возьму у самого господа бога, – сказал Иноземцев и вдруг спросил: – Не укачиваетесь?
– Пока что нет, – сказал Лопатин, не став добавлять, что за свою жизнь довольно много плавал, в том числе и здесь, на севере.
– Рындина, если больше трех баллов, выворачивает, как барышню, – сказал Иноземцев. – Будь я на его месте, давно бы не выдержал, пошел в пехоту.
– Вот он и пошел, – пошутил Лопатин.
Но Иноземцев шутки не принял:
– Откуда вы взяли? Вовсе он не поэтому!
Оказывается, капитан-лейтенант Иноземцев был справедлив.
Справедливость начинается с готовности отдать должное тем, кого не любим.
– А вы чего пошли с нами? – спросил он Лопатина, после того как новая волна два раза – туда и сюда – повалила их друг на друга.
Рындина забавляло, что с ним идет в операцию корреспондент.
А этого, кажется, раздражало.
– Получил такое приказание от редактора, –
– Тогда другое дело, – сказал Иноземцев, и Лопатин понял, что капитан-лейтенант удовлетворен его объяснением и теперь будет лучше относиться к нему.
– Сколько нам еще ходу?
– При такой волне до места еще часа три с половиной, – подумав, сказал Иноземцев. – Но мы высадимся на пятнадцать километров дальше нашей точки. Под самым носом у них нельзя. Считайте, четыре часа до высадки, а потом пятнадцать километров пешком. Сколько вам лет? – За этим вопросом было подозрение – не станет ли он, Лопатин, для них обузой, пока они будут идти эти пятнадцать километров пешком.
– Сорок пять, а что?
– В сентябре с нами в операцию ходил один политрук из газеты, но, правда, молодой.
Замечание следовало понимать так, что могли бы найти и помоложе его, Лопатина.
Лопатин ответил, что политрук был из другой газеты, а от «Красной звезды» он сейчас здесь один, и это деловое объяснение, кажется, вновь удовлетворило Иноземцева, как и предыдущее – про приказ редактора.
– Оружием владеете? – спросил он.
– Стрелять, если надо, умею.
– А как с гранатами?
Рындин перед самой отправкой всучил Лопатину две гранаты-«лимонки».
– Только теоретически.
– Теоретически – это мало! – без насмешки сказал Иноземцев и потряс за плечо прикорнувшего на полу старшину разведчиков, белокурого парня, сонно дышавшего розовыми детскими губами.
– Чехонин! Возьмите у товарища интенданта второго ранга две гранаты.
«Да, этот все знает, – усмехнувшись над собой, подумал об Иноземцеве Лопатин. – И то, что я беспартийный, и поэтому, значит, не батальонный комиссар, а именно интендант второго ранга, и то, что я рад развязаться с моими гранатами и, стало быть, излишне спрашивать моего согласия».
Чехонин, не вставая с полу, взял у Лопатина из рук в руки гранаты и на бечевках подвязал их к поясу рядом с четырьмя, уже висевшими там. Пересев на полу поудобней, он прислонился головой к коленке Лопатина и снова заснул. Шапка свалилась с его головы, и Лопатин невольно залюбовался на его золотые есенинские кудри. Этот синеокий парень вообще был чем-то похож на Есенина, такого, каким застал его Лопатин, впервые приехав в Москву.
Лопатин не часто думал на войне о своем возрасте, а сейчас подумал. Этому прислонившемуся к его коленям парню было самое большее двадцать два, а спящий, он казался еще моложе. «Женись я раньше и иначе, у меня уже мог быть такой сын», – подумал о себе Лопатин. И спросил у Иноземцева:
– А вам сколько – тридцать три?
Иноземцев кивнул.
– И двое детей, да? – Лопатин имел привычку спрашивать вот так, утвердительно, и часто угадывал.
– Двое. Вам что, всю анкету заполнить или только семейное положение?
– Я же вам заполнял?
– Положим, так, – Иноземцев поднялся. – Схожу посмотрю на погоду! Чехонин, пропустите!
Перешагивая через спящих, он дошел до трапа и исчез, а поднявшийся, чтобы пропустить его, Чехонин, попросив разрешения, сел рядом с Лопатиным.