Четыре туберозы

Петровская Нина И.

ЛИДИИ

Когда-то бездною надмирной, В толпе кочующих светил, Нас вместе влёк поток эфирный И ровный взмах пушистых крыл. Отторгнут сумрачною властью, Я жизни дольней отдан в плен, Но образ твой могучей страстью В душе навек запечатлен. И много лет в тоске напрасной И в плеске волн, и в шуме нив Ловил я тихий и неясный Твой ускользающий призыв. К случайным встречам равнодушны, Заветной верные мечте, Сошлись мы, жребию послушны, На роком скованной мете. Опять я твой. И мнится, снова В толпе кочующих светил, В волнах потока голубого Несёт нас лёт струистых крыл.

КРОВЬ

В

тающем сумраке пропасти чёрной Вьётся кровавый ручей, Вьётся лениво, струёю покорной, В нём отражаются цепью узорной Отсветы бледных лучей. В мерном паденье струи неустанной, В шёпоте мёртвой волны, Прошлое близится, близится странно, Снова живёт — и уходит обманно В тайну безвестной страны. Медленно тянутся в сумраке мглистом, Дышат, белея, цветы, Грезят, отравлены скорбью о чистом, Грезят и видят в сиянье лучистом Радостный сон красоты.

НЕ ГОВОРИ

Не говори, что я устал, Не то железными руками Я гряну скалы над скалами, И брызнут вверх осколки скал. Не говори, что я устал. Не говори, что я страдал. Иначе мой победный хохот, Как моря бешеного грохот, Вселенной сдвинет пьедестал. Не говори, что я страдал. Не говори, что я любил. Не то кощунственною ложью Я окровавлю правду Божью, Любовь, которой мир служил. Не говори, что я любил. Не говори, что я умру, Не то я смерть низвергну с трона, Гремя, покатится корона, Пятой во прах её сотру. Не говори, что я умру.

ЭТО БЫЛО

Незабвенным дням моей первой любви

Тихая майская ночь… Звёзды горят в вышине… В небе, словно виденья, рисуются контуры сосен… Всё кругом замолчало. Но в этом молчанье Море звуков таится… Сладко нам внимать безмолвию ночи. Хочется что-то сказать… Слово дрожит на устах. Призраки мыслей неясных, мелькая немой вереницей, Тонут бесследно во мраке сонного парка. Нега разлита вокруг… Что ж ты плачешь, дитя?.. «Больно любить», — говоришь. Полно, не плачь, дорогая, Всё это сон — порожденье томительной грёзы. Снова настало молчанье. А где-то бесцветные тени Мчатся, бегут, налетают одна на другую И, долетев, умирают в мгновенном лобзанье. Всё расплывается тихо, и призрак холодный Сердце мне сжал беспощадно железной рукою. Где я видел её — эту безумную ночь?.. Тише… тише…

ЕЛЕНЕ Т-ВОЙ

Я и ты — огонь и камень, Но в зрачках твоих лишь раз Я узнал знакомый пламень. Вот блеснул, и вот погас. Но я понял, что с тобою, Тайной властью сплетены, Мы блуждали под луною На полях иной страны. Но я понял, что от века Скован нам единый путь, И не воле человека Неизбежность обмануть. Ноябрь 1904

ВЕЧЕР [66]

Вечер печальный окутан туманами, Гаснет унылый закат. Сердце не хочет жить только обманами, Сердце не хочет утрат. Горьки рыдания моря тревожного, Глухо вздыхает прибой. Сердце не хочет искать невозможного, Сердцу желанен покой.

ВПЕРЁД

66

В альманахе «Гриф» № 2 (1904 г.) это стихотворение приводится с подписью Л. В. (прим. сост.).

Смело двинемся, братья!.. Ветер рвёт паруса. Буря воет проклятья, С морем спорит гроза. Бросим берег туманный! Любо мчаться вперёд!.. Свет нам грезится странный. Нас безвестность зовёт. Там, за гранью заколдованной Весь объятый вечным сном, Неподвижностью окованный, Мёртвый город

мы найдём. Меж немыми колоннадами Там стоит забытый храм. Бесконечными аркадами Он восходит к небесам [67] . Полны дерзкого желания, Смелым шумом голосов Мы смутим покой молчания, Тайну дремлющих веков. И над каменной могилою Тех, кто сгинули, как дым, С неизведанною силою Наше имя начертим.

67

В альманахе «Гриф» № 1 (1903 г.) данная строфа отсутствует (прим. сост.).

НА РАСПУТЬЕ

Рыдает звон колокольный, Властный и внятный зов. Шёл я дорогой окольной Так много долгих часов. Храма отверстые двери. Виден тёмный алтарь. Торжественно, в ясной вере Диакон подъемлет орарь. Волна кадильного дыма, Клубясь, наполнила храм. Молча прошёл я мимо, Навстречу иным богам. Сурово вослед глядели Тёмные лики икон, Но душой голоса владели, Мечты неумолчный звон. Летел печально за мною Напев знакомых стихир, Но вдали влекущей волною Голубой струился эфир. И вольная песня моря Звала к другим берегам, И волны, с волнами споря, Ложились к моим ногам.

Летучий голландец **

Вторая книга стихов

Лидии

I. В ДАЛЯХ

АТТИЛА

Венчанный Божий серп, властительный Аттила, Пою тебя всей страстью слабых уст. Твой меч был Страх, и Смерть тебе служила, И кровь вокруг текла до конских узд. Вселенной ты явил стихийный лик Невзгоды. Твоя, как лава, хлынула орда. Перед твоим конём склонялися народы, И разлетались пылью города [68] . Тебя родила глубь незнаемых кочевий. Где ты, там прах, — и выжжены пути. Ты должен был разить в священном гневе, Чтоб жизнь могла иною расцвести. Ты должен был придти. Огнистые скрижали — «Земное — тлен» — над миром ты возжёг. В тех рунах смерть народы прочитали, И всяк познал, что жив Каратель Бог. Ты пролетел, как вихрь, как бурный облак в небе. Опять цветёт полей оживших грудь, И тёмный Рок, как прежде, зыблет жребий, Чтоб в должный час на мир его метнуть. Исполнен срок. Пора! Нависни чёрной тучей. Мы ждём тебя. Нас душит злая сонь. Пусть грянет гром! Приди, и жги, и мучай, И вновь обрушь живительный огонь.

68

В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «И распадались пылью города…» (прим. сост.).

ЗАВОЕВАТЕЛЬ

Утёсы одеты в алмазные хлопья. За нами, как тучи, нависли снега. Но радостным лесом вздымаются копья, И кличут рога. Уж ветер ущелий свивает туманы, И даль развернулась, чиста и ясна. Синеют у ног беззащитные страны. Дорога вольна. Нам золото нив! Нам цветущие долы! Нам зелень лугов, где пестреют стада! Дрожите, беспечные мирные сёла И вы, города! Я небо над вами, как лаву, расплавлю. Вся жизнь замутится, как пенный поток. Где были дворцы, я лишь камни оставлю Да дикий песок. И дали застынут в недвижности линий. Их сна не нарушит никто никогда. И тихо пойдёт над замолкшей пустыней Годов череда. И будет на том бесконечном погосте Лишь ветер взвивать золотистую пыль, Да солнце палить побелевшие кости, Истлевшую быль. За мною проносятся жадные клики. То волки завыли, почуяв врага. Как пламя их шлемы, как молнии — пики, Как буря — рога!