Четыре вечера на мертвом корабле
Шрифт:
— Путь опасен, я знаю, — сказал гордо Ваненок, — ноты вернешься, потому что ты хитрее русского, но мать считает мне четырнадцатую весну, а в это время живущие в юртах берут себе жен. Я взрослый и умею держать ружье!
Сын Гостя засмеялся, сверкая глазами:
— Да, я научу тебя всему, что нужно знать старшему в доме! Но было бы лучше, если бы ты стал жить, как русские!
Сын Гостя пошел тише, легко касаясь по снежному простору, не тронутому ничьими следами. Ваненок догнал его и сказал, идя рядом.
— Я не хочу быть похожим на
Сын Гостя усмехнулся.
— У русских нет больше светлых пуговиц, и они убили царя, для которого собирали ясак голубыми песцами и горностаями. — Он оглянул снежное море, сливающееся на горизонте с голубым небом, и прибавил: — Русский знает, почему небо сине, отчего падает снег, как выросла земля. А разве ты не хотел бы знать путь на небо или путь вокруг земли так же хорошо, как дорогу от Маи к Пещерам Алдана?
Ваненок замолчал, подчиняясь воле, горевшей в словах брата. Лыжи скользили тихо, и слова падали, как острые куски льда. Сын Гостя говорил сурово:
— Я видел, как живут якуты, делающие русскими машинами хлеб, в их юртах тепло, и они не бродят в тайге, как голодные волки, в поисках пищи. Я вел русских воинов, настигавших солдат убитого царя, через тайгу, и я узнал многое от них!
Он вскинул шесты и пошел вперед быстрее лося. Ваненок догнал его, тяжело дыша и волнуясь.
— Ты хорошо идешь, — улыбнулся ему Сын Гостя, — но мало хорошо идти, нужно знать свой путь!
Они вышли в снежный простор, резкий до ослепительности. В белом покое тонули склоны гор, и далеко позади оставалась темная кайма последней тайги. Ветер бился в их остекляненные льдом одежды и отскакивал, не проникая до тела.
Сын Гостя прищурил глаза, отыскивая следы зверя в снегу. Сумерки медлили и надвигались без теней, как первые призраки белых ночей. Остроухие собаки, шедшие лениво сзади, стали выдвигаться вперед, сторожко шевеля ушами. Сын Гостя свистнул протяжно. Собаки вздрогнули и ушли в снежную даль, взрывая сугробы снежного пуха.
— Они найдут зверя, — шепнул Сын Гостя и шел вперед, следя за собаками и прислушиваясь.
Они ответили не скоро, но вдруг, таким же, как свист, тревожным воем. Сын Гостя весело пошел на них. Собаки лежали на следах лосей.
Сын Гостя оглядел следы.
— Сохатые близко. Идем, не торопясь. В сумерки мы подойдем так близко, что сможешь убить и ты!
Бадараны переходили в тундру. Складчатая равнина темнела полосками кустарника. Сын Гостя шел, прячась в тени его пятен, не оставляя взглядом следов. Собаки жались к охотникам.
Зверь был очень близко.
Ветер нанес влажные облака. От них веяло теплом. Стеклянная прозрачность сумерек померкла. Вечер ложился синими тенями. Солнце, палая за снеговые склоны гор, выскользнуло из-под влажных туч. По снежному простору расстлались багровые светы.
Сын Гостя опустился молча на снег. Собаки принизили уши. Ваненок снял лыжи и принял от брата ружье. Он провалился по пояс в снег и пошел вперед, держа ружье над головою, как в воде. Собаки зарывались в снег и вздыхали.
Сын Гостя ждал спокойно. В холодном воздухе выстрел звякнул глухо. Собаки с визгом вынеслись бурею за кусты. Над кустарником по алому небу вырос вдруг лес ветвистых рогов, за ним взметнулся ураганом искрящийся снег, и стадо исчезло в снежной пыли и сумерках ночи.
Сын Гостя вышел на торжествующий крик брата. Собаки стонали над убитым. Ваненок отвязывал с пояса нож и учился снимать шкуру. Он сопел и сверкал щелочками своих глаз, ширившихся на розовом лице.
— Ты хорошо начал, — гордо сказал Сын Гостя, вырезав лучший кусок из ляжки и подавая ему, — молодой олененок с Орулганских гор! Запомни этот день и вкус мяса собственной добычи!
Ваненок ел медленно, подражая взрослым. Он смотрел на черные язвы в снегу, продырявленные теплыми каплями звериной крови, и кивал головою в знак повиновения брату.
— Но торопись, — говорил Сын Гостя, — торопись домой, чтобы вернуться сюда утром с урасою, оленями и родителями, потому что мы ушли недалеко и со вторым солнцем мы тронемся в путь. Я скормлю собакам большую половину твоей добычи, чтобы легко было идти дальше, потому что сытые не любят двигаться! Иди!
Ваненок подвязал лыжи, свистнул собак и ушел, оставив брату старого умного пса. Сын Гостя постлал на снегу шкуру зверя. Оставшийся у убитого старый остроухий пес долго выл в снежную даль вслед Ваненку и слушал ответный вой собак, пока мог слышать.
Сын Гостя лежал на свежей шкуре, глядел в мерцавшие между облаков звезды и считал по ним стоянки до конца пути. Он думал о весне, слушал в ночи, как, опускаясь на землю, гудел в вышине ветер и двигал тяжелые тучи легко, как пух.
Собака, уставши скулить, замолчала. Тогда оборвалась внешняя связанность души с миром, и, завернувшись в свежую шкуру зверя, Сын Гостя заснул.
К утру ветер согнал с туч влагу, и она падала ледяными искрами. Искры стлали тумак по снежной степи, и в тумане долго не показывался Ваненок. Сын Гостя смотрел и ждал нетерпеливо. Он послал собаку вперед. Пес долго терся волчиною мордою у его ног. не понимая, потом понял и ушел, визжа и волнуясь.
Солнце встало холодным пустым шаром. Сын Гостя следил за его движением, думал о йорах, заметавших путь брату, и посылал проклятия, похожие на рев зверя, в снежную бурю, просвеченную мертвым солнцем.