Четыре властелина бриллианта. Тетралогия
Шрифт:
Принять эту дикую теорию было весьма непросто, но, вспоминая то, что видел из окон автобуса и в кафетерии, я вынужден был признать – женщины действительно встречались гораздо чаще...
– Подожди-ка, – прервал я соседку, запутавшись в собственных рассуждениях. – А если мы попадем в какую-нибудь групповую семью, в которой преобладают мужчины, я могу превратиться в женщину?
– Конечно, – кивнула она. – И такое происходит на каждом шагу, однако никто не переживает, как ты.
– Ладно. Понимаешь, во всем остальном мире и даже на других планетах Ромба, если уж ты родился мужчиной, то им и останешься. А если женщиной, будешь женщиной до самой смерти. И
Из рассказа Чинг вытекали интереснейшие социологически выводы, однако возникал новый глобальный вопрос: если микроорганизмы Вардена способны на столь масштабную и принципиальную перестройку человеческого организма, то каковы границы их возможностей? На что еще они способны? Если местные жители используют микроорганизмы в своих целях, а не наоборот, то мобильность здешнего общества и умение оборачивать себе во благо любое внешнее воздействие превосходят всякое воображение. Если обитатели планеты при помощи волевого усилия могут изменять свой облик, превращаться в кого угодно или даже во что угодно, то мои шансы могут возрасти. Я спросил Чинг об этом.
– Ходят слухи о чем-то подобном, – задумчиво произнесла девушка, – вроде рассказов о Диких Людях, но, насколько мне известно, никто не знает, обладают ли они таким даром? Невозможно ПРИКАЗАТЬ себе превратиться в кого-то. Иногда такие вещи действительно происходят, но управлять перевоплощениями нельзя.
Однако идея по-прежнему казалась мне восхитительной. Всеми самопроизвольными процессами распоряжаться можно – было бы желание. А на планете, где существуют компьютеры, психиатры и современные методики управления сознанием и подсознанием, это легче легкого. Я не сомневался, что у Таланта Упсира есть исследовательская группа, которая занимается этой проблемой. Не исключено, что она уже решена, но, конечно, не стала достоянием масс: обществом, члены которого обладают невероятной индивидуальной пластичностью – и в биологическом, и в социальном смыслах, – невозможно управлять тоталитарными методами. Оно рухнуло, как карточный домик. И у меня уже брезжили идеи по этому поводу. Но слишком интересоваться этой темой я не мог. Особенно сейчас.
– Дикие Люди? А это кто такие?
– Ужасные дикари, – ответила Чинг. – Настоящие варвары. Они обитают где-то в глуши, вне Государства, стадами. Очень суеверны и постоянно борются за выживание. Я видела некоторых.
Сказанное заинтересовало меня еще больше, однако успех в моем деле зависел от умения выведать нужную информацию в непринужденной беседе.
– Но откуда они взялись? – спросил я. – Их что, лишили гражданства? Кто они – изгои, беглецы, дезертиры?
Чинг неопределенно потянулась:
– Кто его знает. Дикари существуют с незапамятных времен, когда еще не было самого Государства. Скорее всего это потомки первопроходцев Медузы, поселенцев – или тех, кто просто решил сбежать от цивилизации.
В последнее я не верил, но вполне допускал, что это самые обычные люди, которые не вытерпели здешний режим и повальную слежку. Наверняка они живут очень примитивно: на этой планете нет райских кущ, где все достается даром, однако в чем-то их образ жизни казался мне более достойным человека, нежели прозябание в комфортабельном городе на положении аквариумной рыбки. Мысль о необходимости выковыривать из-под снега корешки для пропитания не улыбалась мне, но здесь, на Медузе, крайне важно сознавать, что у тебя есть выбор. Пусть даже единственный.
Я продолжал вести с Чинг бессодержательный треп – мои невидимые соглядатаи наверняка остались довольны. Потом у меня
– Как же ты оказалась на такой грязной работенке? – поинтересовался я у девушки. – Со мной-то все понятно – мне выбирать не пришлось, но ведь ты родилась здесь. Кстати, чем именно ты занимаешься?
Эта тема показалась ей гораздо интереснее.
– Я – то есть мы – моем поезда и выполняем профилактические работы. Это очень несложно.
– Вы используете роботов? – удивился я.
– Нет, что ты! – в свою очередь поразилась она. – На предприятиях их в самом деле очень много, но убирать за людьми могут только люди. И кроме того, государство считает, что для выполнения работы недостаточно только навыка.
Больше всего это напоминало цитату из Священного писания. Оказывается, я превратился в дворника.., ну и что с того? Но Чинг так и не ответила на мой первый вопрос.
– Ты славная девчонка, – сказал я почти искренне. – И очень понятно объясняешь. Ты способная, да и язык у тебя хорошо подвешен Так почему же ты пошла в чернорабочие?
Она тяжело вздохнула.
– Если тебе неприятно, не говори, – поспешил я успокоить ее.
– Да нет, все в порядке. Ты прав – у меня высокий коэффициент интеллектуального развития, но от этого мне только хуже. Понимаешь, еще в младенчестве у меня что-то случилось с головой. Психиатры говорят, это как короткое замыкание, только неисправность такая крошечная, что ее невозможно найти. В принципе я совершенно нормальная, но не могу разобрать букв. – Чинг коротко кивнула в направлении компьютерного терминала. – Мне легко с ним работать при помощи звукопреобразователя, но стоит взглянуть на клавиатуру или на экран – все плывет перед глазами. – Она с несчастным видом покачала головой и еще раз вздохнула. – Так что перед тобой первый неуч Медузы, – невесело закончила она.
Я прекрасно понимал, какая это серьезная проблема. Быть неграмотным в технократическом обществе сродни приговору. Нужно читать справочники, следить за текущей информацией, представленной в цифровой и буквенной форме, – иначе абсолютно выпадаешь из общественной жизни и становишься ходячим овощем. На любой цивилизованной планете ее вылечили бы в два счета, хотя окончательно избавиться от этого недуга – он называется дислексия – невозможно. Но что никак не укладывалось у меня в голове, так это бездействие микроорганизмов Вардена, способных творить чудеса. Об этом я поинтересовался у Чинг. Специалисты считают, – ответила она, – что это врожденное, и, даже если удастся найти и восстановить поврежденное место, микроорганизмы все равно вернут то состояние, которое считают нормальным. Я научилась скрывать свой недуг, но прихожу в бешенство, когда думаю о том, что я гораздо умнее всех тех напыщенных дураков, которые тестировали меня, а потом беспомощно разводили руками. Мои ровесники, глупее меня во сто крат, продолжают учиться и найдут себе хорошую работу. А мне, видно, до скончания века придется мыть вагоны.
Я искренне сочувствовал ей – да и как не посочувствовать человеку, который на заре жизни лишился всяких перспектив; но я понимал, что злая шутка, которую сыграли с ней микроорганизмы Вардена, – чистая случайность, наверняка связанная с родовой травмой, и лишний раз убедился, что только прошедший генетическую коррекцию человек может быть действительно нравственным и практичным. Например, я. Таким был и Тарин Бул.
– Значит, ты обречена на неквалифицированную работу? – спросил я. – И только потому, что на любой другой необходимо уметь читать?