Четыре
Шрифт:
– Здо рово! – обрадовалась девочка. – Я именно так и хотела. Папу Сережу.
– А маму? – прищурилась ревниво Аглая.
– А маму – которая ему нравится. – Детская логика была несокрушима.
– Здорово, – согласилась Аглая.
– Аглая Ивановна, варенья нет, есть джем, – несмело втиснулась в разговор Вера.
– Джем будешь? с печеньем? – спросила Аглая у девочки.
– Могу и без печенья, – кивнула та.
– Папа, как зовут нашу дочь? – Аглая встала и подбоченилась, как жена, встречающая на пороге загулявшего мужа.
– А… М-м… Настя! –
– Как хорошо, – обрадовалась новая Настя, – я всегда хотела, чтобы меня звали, как мою бабушку.
– Ага, – обрадовалась, в свою очередь, хоть каким-то знаниям Аглая, – значит, нашу бабушку звали Анастасия…
– Анастасия Петровна, – поправила Настя.
– А где она сейчас? – нежно прищурилась Аглая Ивановна.
– Как – где? – искренне удивилась Настя. – Где и должна быть. У Отца Небесного. Все же умирают здесь, чтобы уйти туда.
Детская логика оставалось неопровержимой, железной, но не вносила ясности в наше шаткое знание о Насте.
– Тебя же потеряют! – наконец-то решилась на главную фразу нашего мира Аглая.
– Не потеряют. – Настя откусила печенье. – Я же умерла. Кто меня потеряет?
Трое взрослых теперь вздрогнули вместе. Но Настя, сделав глоток горячего чаю, вставила в этот ребус главный философский камень:
– Не верите? Можете меня сфотографировать и разместить фото в интернете. И увидите, что воспитанница детского дома Настя Фролова умерла. Вычеркнута из списка на усыновление.
– С ума сойти. – Светская львица Аглая превратилась хоть и в красивую, но обычную русскую бабу и села, хлопнув себя по коленям. – Так папа у нас и имя угадал? – Она спросила так, как будто я был изначально виноват во всём: и в происходящем, и в том, что Настя где-то когда-то умерла вслед за своей бабушкой, и в том, что я никудышный отец, и в том, что Отец Небесный именно нас поставил в такую ситуацию…
– У вас дом-то есть? – спросила Настя.
– Есть… – в голос ответили мы.
– Далеко?
– Рядом… – Аглая подняла глаза к потолку, и мне пришлось молчаливо согласиться, что наш дом здесь, в ее доме.
Настя же сразу сообразила:
– О! Совсем недалеко от Дома Отца Небесного.
Аглая достала из кармана спортивной куртки смартфон:
– Можно я всё же тебя сфотографирую, доченька?
– Конечно, можно, мамочка. Папа, ты будешь фотографироваться?
Квартиру Аглаи, выходящую окнами как раз на монастырь, можно описать двумя или одним словом (даже не знаю, как правильно) – хай-тек. Нет, можно добавить еще пару: разумный минимализм. И добавить для любителей оценить: квадратов сто в трех комнатах. Гостиная, совмещенная с кухнебаром (так я это назвал), спальня (с собственным санузлом) и комната для гостей, которая мгновенно стала детской. Она почему-то, но весьма уместно была завалена плюшевыми медведями разных размеров. От крошечных до огромных, которые сидели на стульях, подоконнике и, собственно, на кровати. Пока Настя радостно здоровалась с каждым из них, я спросил у хозяйки-мамы:
– Ты
– Нет. Это всего лишь предсказуемость мужчин.
– Цветы и плюшевые медведи, – понял я. – Еще раз убеждаюсь, что ничего не бывает случайно.
– Ну, я сразу поняла, что мы встретились не случайно. – Аглая окатила меня той загадочностью во взгляде, той женской тайной, которую мужчине так или иначе придется разгадывать, потому как она и тайна, и обещание одновременно.
– Так! – снова включилась мама. – Что будем ужинать? Настенька, тебе чего хочется?
– Пиццы, – ответил совершенно современный ребенок.
– Пиццы? – вскинула изгиб изумительных бровей Аглая. – Но это вредная пища!
– Все так говорят, – парировала Настя, – но родители – это те, кто разрешает то, что запрещают другие, потому что любят.
– Ну что ж… Пиццы так пиццы… В кои-то веки хотела приготовить что-нибудь сама, но тут доченька внесла коррективы. – Аглая достала телефон, посмотрела на его экран так, как будто он виноват в том, что девочка хочет пиццы, потом сунула его в карман: – Пошли-ка… У меня там буклет на кухне. Будем выбирать пиццу, какую ты хочешь. Папа Сережа, ты какую будешь? – обратилась она ко мне.
– Четыре сыра… если можно… – нерешительно ответил я.
– Можно, – улыбнулась Аглая. – Настя, пошли выбирать и мы…
Заказывать пришлось пять разных коробок, потому как Настя хотела попробовать разные.
– Ты что, ни разу не ела пиццу? – заподозрила мама Аглая.
– Нет, – честно ответила Настя, – пока я была жива, мне было нельзя. Но мальчишки и те, кого усыновили опекуны, рассказывали, что это самая вкусная еда.
– Русские пироги вкуснее, – несколько сурово ответила мама Аглая, но я был с ней согласен.
В моей жизни это была самая вкусная пицца, потому что я никогда не видел, что русская девочка ест их с каким-то утонченным удовольствием. Не объедается, не торопится… Она вообще сначала откусила уголки от всех пяти сортов под лекцию Аглаи о том, что настоящая пицца бывает только с томатами и моцареллой, а всё остальное придумали прожорливые американцы. А Настя разжевывала каждый кусочек, прикрыв глаза, и, казалось, вот-вот замурлыкает от удовольствия, но она даже спину держала прямо и промокала губы салфеткой, как будто сидела на званом обеде, а не с новоявленными родителями, которые входили в свои роли куда как хуже, чем она сама.
Когда Настя убежала в ванную комнату, Аглая тихо сказала:
– Удивительная девочка. Какие манеры! Из детдома?..
– И что мы с ней будем делать? – резонно спросил я.
– Я отправила ее фото своей подруге из департамента образования. Думаю, она подскажет. Жду от нее сообщения. Она там важная птица, быстро всех на уши поставит.
В это время в комнате появилась улыбающаяся Настя и объявила:
– Самое время посмотреть хороший фильм.
Аглая покрутила губами, сдвинув брови, но перечить маленькой хозяйке в ее доме не решилась.