Четырнадцатое, суббота
Шрифт:
Тем временем, звуки становились все отчетливее. Различима стала и мелодия песни, напоминавшая больше цыганочку, чем бардовские композиции. Гитаре вторил бубен и довольно стройный хор голосов.
– Цыгане!
– проворчал Лешек.
– Только этого не хватало!
В его голосе прозвучали еще более тревожные нотки, чем перед встречей с русалками.
– Цыганки тоже топят своих любовников? А цыгане из ревности отрезают им головы?
– Не иронизируй! Эти обчистят до нитки и спасибо не скажут! Надо выслать, как бы, разведчика, типа, спросить дорогу, а остальным спрятаться и ждать.
Во мне еще теплилась надежда,
– Эй, красивые! Куда идешь мимо? Позолоти ручку, погадаем!
– затараторили они наперебой.
– Не стоит трудиться, милые, - улыбаясь ответил Вольф. Как всегда он был галантен с дамами и учтив.
– Мы заблудились, нам бы только узнать дорогу, и мы пойдем по ней далеко-далеко. А что было, что будет - и так знаем.
– Зачем идти!
– продолжали тараторить цыганки.
Их было уже не две, а толпа, разных возрастов и габаритов. Они взяли нас в кольцо и перманентно теснили в сторону табора.
– Зачем идти! Ночь скоро, а здесь весело, вино есть, мясо есть, песни есть! Всю ночь костры будут, пляски будут, веселиться будем!
Это был самый настоящий цыганский табор, точь-в-точь как показывают в кино. Шатры, костры, гитары, лошади, детский плач, женские крики, ругань мужиков - все как полагается. Цыганки повели нас к большому костру, на котором жарился барашек и варилось что-то вроде пунша или глинтвейна. У оборотня загорелись глаза, и было ясно, что никуда он отсюда не двинется, пока не отведает барашка, несмотря на то, что он почти вегетарианец. Лева, чувствовалось, тоже был любитель гулянок, его зажигала обстановка в таборе, а значит уйдем мы отсюда нескоро. Оно и правильно, куда сейчас идти? Солнце уже закатилось, всходила полная луна. Ладно, воспользуемся пока цыганским гостеприимством, а потом поставим в стороночке палатку и баиньки.
Выпив пунша и поев мяса, мы слегка захмелели, телеса наши охватила истома, а головы стал окутывать легкий дурман. Увлекаемые хозяевами, сами себя не помня, пустились в пляс, выкрикивая что-то типа "ромалэ" и "чавелла". Всё вокруг, казалось, вместе с нами плясало и пело. В ритмичном танце над лесом прыгала луна, кружился и сам лес, от пляшущих костров салютом взлетали вверх искры, и вся эта фантасмагория все больше и больше захватывала своим экстазом. Ноги, не зная усталости, сами выписывали какие-то замысловатые кренделя, глотки сами подхватывали крики, голова, не воспринимая ничего, кроме окружающего гама и хмельного веселья, уносилась куда-то вверх, на глаза накатывала темно-сизая пелена тумана…
Очнулись мы от резкой и внезапной тишины. Высоко в небе светила полная луна, ярко освещая поляну, где не было ни шатров, ни костров, только нас четверо, да пара наших изрядно похудевших рюкзаков, да еще Левкина "бердана" и один сапог-скороход. Да-а… Что называется, картина Репина "Приплыли". И картина, прямо скажем, малорадостная.
– Прикольно, да? Спросили дорожку!
– вздохнул Лешек.
– Я говорил, добром это не кончится.
– Говорил, говорил!
– проворчал Лева.
– А толку-то, что говорил?
Вольф многозначительно посмотрел на луну.
– Выть
– сказал он риторически.
Итак, в результате визита в цыганский табор, мы лишились транспортных средств, моей (вернее девчачьей) палатки и нашей казны. На всякий случай я ощупал задний карман на предмет наличия амулета. Артефакт оказался на месте, впрочем, я уже знал его магическое свойство возвращаться к законному владельцу (знать бы еще, что он умеет кроме этого). Вот бы так вели себя и остальные вещи. В моем рюкзаке оказались нетронуты никчемный пока ковер-самолет, аптечка с возвращенным мне русалкой Светой пантокрином, моя видеокамера и электрический фонарь. Наверно, здешние цыгане не знали о назначении технических штучек-дрючек, а баночки-таблетки не вызвали у них интереса, как и побитый молью линялый ковер. Один сапог они, видимо, в спешке потеряли. Левка поднял его и со злостью зашвырнул в кусты.
– Все равно один он ни к чему!
– прокомментировал он этот поступок
Я просканировал фонарем поляну на предмет, не потеряли ли они чего-нибудь еще. Мои поиски не оказались бесплодными, я нашел золотой рупь.
– Что за аппарат?
– спросил Лешек, взяв из моих рук фонарик.
– Свеча типа без огня? Здорово!
– Чего делать-то будем?
– Да пока ничего, утро вечера мудренее…
Подремав пару часов в сидячем положении, прислонившись друг к другу спинами, как тогда, в плену у дикарей, мы дождались рассвета. А когда рассвело, размяли затекшие мышцы и натощак открыли совещание на тему наших дальнейших планов. Натощак доброй беседы не получалось.
– Я говорил, нечего к цыганам идти, добром не кончится!
– заводился Лешек.
– Подумаешь: говорил! Сам бы дорогу искал, коль ты леший!
– А ты - серый волк, всем тропинкам знаешь толк!
– А что я? У нас вон следопыт есть с ружьем и в шляпе!
– А я-то тут при чем? Я, между прочим, не вызывался!
Я подумал, что мне пришло время бегать вокруг, приговаривая: "А вот и не подеретесь!". Но, к счастью, этого не потребовалось.
– О чем спор, молодые люди, какие проблемы?
– раздался откуда-то старческий голос.
Мы дружно закрутили головами.
– Можете не стараться, покуда шапку не скину, не увидите.
Голос прозвучал уже и вовсе рядом с нами. Откуда ни возьмись, внезапно появился старичок, седовласый и седобородый, с сучковатой палкой в одной руке и шутовским колпаком (только без бубенцов) в другой.
– Здравствуйте, путники, - поздоровался он.
– Приветствуем вас, уважаемый старичок-лесовичок, - ответил за всех Лешек.
– Мир вашему лесу.
– Спасибо тебе, милок. И вам, люди добрые. Куда же вы держите путь, если не секрет?
– Вообще-то секрет, но от вас-то его утаишь разве, - ответил Вольф.
– Ищем мы дорогу в НИИКУДА. То есть, тьфу, в НИИКоГО. А вот по какому вопросу, это уже секрет, большой секрет. И не пытайте даже.
– И не буду. До НИИКоГО мне нет ниикакого, то есть никакого дела. Я заповедный лес стерегу и ниикого, в смысле никого сюда не пускаю. А уж коли кто в мой лес попал, ни за что назад не выйдет, так и пропадет тута. Вот так и стерегу, лучше всякой армии, правда?
– А цыган на нас вы наслали?
– спросил я.
– Раз уж все равно путникам хана, пускай, значит, хоть цыгане добычей поживятся?