Чингисхан. Книга первая. Повелитель Страха.
Шрифт:
Родных сыновей пошли
На службу тебе подвластным
Народам на край земли —
«Ни хрена себе! — поражаюсь я. — Это же Киплинг! «Бремя белого человека»! Откуда сержант знает это стихотворение?»
— Эй! — кричу в лаз. — Пономарев! Эй!
В ответ слышу:
На каторгу ради угрюмых
Мятущихся дикарей,
Наполовину бесов,
Наполовину людей.
— Пономарев! Сержант!! — мне на мгновение кажется, что он сошел с ума, и я, сняв каску, начинаю стучать по ней камнем. На крики и звон металла приходит Гаврилюк.
— Что тут?
— Слушайте, товарищ прапорщик, — я киваю
Неси это гордое Бремя
Не как надменный король –
К тяжелой черной работе,
Как раб, себя приневоль;
— Поэт, мать его, — крякает вдруг прапорщик. Я вижу — он узнал голос сержанта и повеселел.
— Пономарев! — сунув голову в лаз, опять кричу я. Из подземелья тянет холодом, воздух пропитан зловонием.
— А? — глухо, как из могилы, отзывается сержант.
— Живой, — говорю Гаврилюку.
— Раз стихи читал — ясно, что живой, — соглашается со мной прапорщик. — Чеши к «коробочке», возьми трос. Вытягивать будем.
Спустя минут пятнадцать мы покидаем кишлак. На прощание перемазанный нечистотами Пономарев кидает в лаз гранату.
— Крысы там, — поясняет он, подождав, пока тугая взрывная волна не вышибет из дыры фонтан грязи. — Ненавижу крыс.
Оказывается, что с началом песчаной бури сержанта ударили чем-то тяжелым по голове, и он потерял сознание.
— Очухался, падла, весь в дерьме, — под гогот старослужащих мрачно рассказывает Пономарев. — Они в этот погреб требуху всякую кидают, кишки там, ноги бараньи. Автомата, главное, нету, падла! У-у, найду, кто — глаз на жопу натяну, с-сука!
Раздевшись догола, он выкидывает хэбэшку на обочину дороги и устраивается на корме БМД. «Коробочка» трогается и, вздымая пыль, мчит нас обратно на точку, в лагерь.
Улучив момент, я подсаживаюсь рядом с сержантом и спрашиваю:
— Слышь, Пономарь, а ты откуда стихи эти знаешь?
— Кому Пономарь, а кому и товарищ сержа… — начинает он, оборачиваясь, но видит меня и смягчается. — А, это ты. Стихи я с детства помню. Сосед у нас в коммуналке был, старик, бывший военный врач. Как напьется, всегда их рассказывал. Четкие стихи. Курить есть?
— Точняк, четкие, — соглашаюсь я. — А курить нету. Ни у кого.
— Тьфу ты! — Пономарев сплевывает и, откинувшись на свернутый брезент, закрывает глаза.
Так, в нарядах, караулах, занятиях по стрельбе, проходит две недели. В воскресенье я получаю от матери письмо. Написал я ей в самый первый день, как оказался на точке. Естественно, ни про какой Афган не сообщил. Письмо было обычным — «жив-здоров, все нормально, снег скрипит под сапогами, кормят хорошо, настроение бодрое, бабушке привет». Но она словно сердцем почувствовала, что я вру. В своем письме мать пишет, что каждый день молится богу, чтобы он защитил меня, спрашивает, что прислать из вкусненького, просит помнить, что кроме меня у нее никого нет на этом свете. В общем, не письмо, а сплошное расстройство.
Около половины одиннадцатого со стороны горного хребта Куги-Баба приходит колонна. Два десятка бензовозов, четыре БТРа охранения и головная БМП. Начальник колонны, усталый полковник в запыленной фуражке, не здороваясь, передает майору Киверову приказ из штаба армии — на время движения по долине усилить охранение колонны боевой
— С кем же я останусь? — не по уставу отвечает майор. Полковник плюет на обочину дороги.
— А мне похер!
Плевок у него, что называется, не получается — тягучая слюна повисает на грязном подбородке. Бляха громко фыркает.
— Даю минуту! — кричит полковник, утираясь рукавом. — Чтобы через нее… В общем, шестьдесят секунд — и БМД встает замыкающим, а твои люди, майор, сидят на броне БТРов. Вопросы есть?
— Есть, — спокойно кивает Киверов. — БМД на профилактике. Масло слили. Песок, пыль…
Полковник матерится, лезет на БМП и оттуда сообщает:
— Я подам рапорт! Воины, приказ слышали? Минута! Время пошло!
— Вот козел, — вполголоса бормочет майор и толкает прапорщика Гаврилюка: — Тарас, поедешь старшим. Давай!
Мы разбираем оружие, подсумки, эрдэшки, строимся поотделенно у шлагбаума. В самый последний момент Киверов выдергивает меня из строя.
— Рядовой Новиков!
— Я!
— Останься. Ты мне нужен. Остальным: к машине!
Пацаны бегут к «коробочкам». БТР взревывают движками, плюются густо-синим выхлопом. Водители «Уралов»-бензовозов смотрят на нас, словно на придорожные камни. Колонна идет со стороны Кундуза, люди устали. Эмоций просто не осталось. У некоторых машин на дверцах висят бронежилеты. Я усмехаюсь — если пуля или осколок попадут в пятитонную емкость с бензином, человека в кабине ничто не спасет. Но этим парням из автобата, видимо, хочется думать, что они могут хоть как-то обезопасить себя.
Колонна трогается. Из-за палатки с опаской выглядывает механик-водитель нашей БМД, «ас афганских дорог» Викулов, наголо бритый сверхсрочник, человек ленивый и скучный, как жэковский слесарь. На самом деле никакой профилактики он не делал. Накануне, возвращаясь из очередного патрулирования на окраине Бамиана, Викулов решил сократить путь и рванул через усеянную скальными обломками проплешину, лежащую между нашей горой и придорожными холмами. Где-то там, на камнях, БМД забуксовала и в коробке посыпались шестерни. Кое-как, скрежеща и дергаясь, машина доковыляла до поста. Киверов набил «асу афганских дорог» морду и дал день на то, чтобы перебрать коробку и вернуть БМД в строй. Викулов сказал, что «зуб даю — все будет в ажуре» и с шести утра, с головы до ног измазанный маслом, возился в чреве машины.
После ухода колонны нас остается семеро — трое на посту у дороги, лейтенант Чехов в штабной палатке, механик-водитель, Киверов и я.
…Стрельба начинается одновременно со всех сторон — со склона горы, с вершин холмов, из-за скальных глыб и дорожной насыпи. Духи бьют короткими прицельными очередями. Пули их АКМов дырявят брезент палаток, звонко рикошетят от траков БМД, цокают о камни. Пацаны внизу бросают шлагбаум и бегут к нам, под защиту сложенных из камней брустверов. Они не понимают, что лагерь простреливается насквозь, что нас окружили и духи висят над нами, как ангелы. Мы мечемся между палаток и ящиков, запинаемся о разложенные на промасленном брезенте частях раздаточной коробки БМД и только один Киверов из-за полевой кухни ведет ответный огонь, в промежутках между выстрелами матом загоняя нас в укрытия.