Чингисхан. Пенталогия
Шрифт:
Хачиун и Хасар слышали это от своего брата уже много раз, а потому только переглянулись. Внезапно далеко впереди из укрытия выскочил кролик, и трое братьев ударили пятками и помчались за ним. Сквозь топот копыт Чингис услышал крик где-то над головой и посмотрел вверх. Со стен кто-нибудь всегда наблюдал за лагерем монголов, однако на этот раз человек высунулся слишком далеко. Незадачливый наблюдатель едва удержался и теперь повис на стене, цепляясь только кончиками пальцев за выступающий край. Чингис свистнул братьям, указывая на человека, взывающего о помощи над их головами.
Хасар с Хачиуном вернулись и тоже с интересом подняли глаза.
–
– Без меня, братец, – ответил Чингис.
Со стен свесились люди, пытаясь дотянуться до несчастного, но тот только издал истошный крик, чувствуя, что руки слабеют и скользят вниз. Чингис и братья с любопытством следили за падением кричащего и бьющегося о камни тела. Казалось, арочное окно могло бы спасти человека. Он ухватился пальцами за выступ, но не удержался и полетел дальше. Братья аж вздрогнули, когда тело снова ударилось о стену, катясь к основанию крепости. Совершив несколько оборотов, оно плюхнулось недалеко от Чингиса. Но, как это ни удивительно, он увидел, что рука несчастного вдруг шевельнулась.
– Он жив! – крикнул Чингис.
– Наверняка ненадолго, – заметил Хасар. – От такого падения любой помрет.
Чингис с братьями поспешили к лежащему телу. Лодыжка одной ноги явно была разбита, и вывихнута ступня, а тело представляло собой сплошное месиво ран и ушибов, но человек в страхе и изумлении таращил глаза на монголов, не в силах поверить, что выжил.
Хасар вынул из ножен меч, собираясь прикончить человека, однако Чингис поднял руку и остановил брата.
– Если после такого духи не принимают его смерть, то и мы не станем его убивать.
Взглянув с благоговением на высоту, с которой упал человек, хан обратился к нему на ломаном персидском:
– Тебе невероятно повезло.
Человек вскрикнул от боли, попытавшись повернуться и поднять глаза на стены над его головой.
– Я бы не назвал это… везением, – с трудом ответил он.
Чингис ухмыльнулся.
– Отвези его к лекарю, Хасар. Когда ему перевяжут раны, дай ему хорошую кобылицу и все, чего он пожелает.
На стенах показалось больше людей. Наблюдая за тем, что происходит внизу, некоторые из них высовывались почти так же далеко, как и тот, кто теперь лежал у ног Чингиса.
– Когда город падет, ты узнаешь, насколько тебе повезло, – сказал ему хан на его языке.
Человек тупо вытаращил глаза на Чингиса, а Хасар спешился и помог счастливчику забраться в седло.
После шести месяцев осады стены Герата пали. Рухнула одна из башен вместе с участком стены, открыв широкий проход в город. Тумены быстро ворвались внутрь, но сопротивления не встретили. Улицы Герата смердели трупами и теми, кто уже находился при смерти. Оставшихся в живых выводили на равнину, ставили на колени и вязали по рукам и ногам. Лишь одно это занятие растянулось на несколько дней, ведь крепость была буквально до отказа набита мужчинами, женщинами и детьми. Тэмуге поручил своим слугам вести учет пленников на восковых дощечках, и всего пленных насчитали сто шестьдесят три тысячи. Почти треть населения города погибла от жажды и голода во время осады. В страхе и отчаянии живые рыдали и стонали, когда их вязали, готовя к кровавой расправе, и шум их голосов долетал до монгольского лагеря и слышался в каждой юрте. Воины хана прочесывали каждый дом, осматривали каждую комнату и подвал, пока город не превратился в безмолвный склеп, заполненный мертвецами.
Тэмуге покончил с подсчетами лишь на закате, и Чингис назначил проведение казни пленных на утро. Хан вернулся к себе, чтобы поесть и выспаться, но дома его ждала Чахэ. Сначала она молчала, и Чингис рад был ее увидеть. Она хлопотала возле печи, готовя чай и разогревая пресные лепешки с бараниной и травами, которые испекла утром. Хан не сразу заметил ее напряжение, но когда Чахэ поднесла блюдо с лепешками, он взял ее за руку и почувствовал в ней нервную дрожь.
– Что-то случилось? – спросил он.
Жена опустила голову. Она знала, что, скорее всего, он уступил бы ее настойчивой просьбе, но сердце Чахэ билось так быстро, что она едва могла дышать. Она встала перед ним на колени, и муж позабыл о еде, удивленный поведением жены.
– Муж, у меня есть просьба к тебе, – начала она.
Чингис взял ее руки в свои ладони.
– Проси, – ответил он.
Чахэ через силу набрала воздуху в грудь.
– Женщины и дети, – произнесла она. – Отпусти их. Они разнесут весть о падении города. Они…
– Не хочу говорить об этом сегодня, – отрезал Чингис, отпуская руки жены.
– Муж! – взмолилась она снова. – Я слышу, как они плачут.
Он послушал ее, когда она держала ключ к предательству Кокэчу. Он послушал ее, когда он убеждала его назвать наследником Угэдэя. Ее глаза околдовывали его.
Чингис зарычал, гневаясь на жену.
– Ты не понимаешь, Чахэ, – ответил он. Жена подняла голову, и он увидел блеск слез в ее глазах. Против собственной воли он продолжил: – Я делаю это не из удовольствия. Но я должен, потому что весть об этом убийстве распространится дальше, чем я могу доскакать. Молва разлетится отсюда, Чахэ, как быстрая птица. Пусть говорят, что я вырезал всех жителей Герата, что месть моя была страшной. Одно мое имя будет внушать ужас тем, кто вознамерится пойти против меня.
– Только мужчин… – начала вновь Чахэ.
– Мужчины всегда гибнут на войне, – раздраженно фыркнул Чингис. – Это естественно. Те, кто восстает против меня, кладут руку в пасть волку. Я хочу, чтобы они это знали. Они потеряют все и могут не рассчитывать на милосердие. – Чингис снова протянул руку и прикоснулся к лицу жены мозолистой ладонью. – Это хорошо, что тебе жаль их, Чахэ. Ничего иного я и не ожидал бы от своей жены и матери своих детей. Но завтра должна пролиться кровь, чтобы мне не пришлось повторять этого вновь еще сотню раз. Эти мусульмане не платят мне дань, потому что не признают моего права на власть. Но они склонят головы, потому что, если не сделают этого, познают мой гнев и увидят, как все, что им дорого, обратится в пепел.
Слезы бежали из глаз Чахэ, и Чингис нежно погладил ее по щеке.
– Я хотел бы дать тебе то, что ты просишь, Чахэ. Но если я сделаю это, завтра будет другой город, и еще, и еще. Жизнь сурова в этих краях, и люди привыкли к смерти. Если мне суждено править ими, то они должны знать, что перечить мне – значит быть уничтоженным. Они должны бояться, Чахэ. Это единственное средство.
Жена не отвечала. Ее залитое слезами лицо возбуждало, и Чингис внезапно почувствовал желание близости с ней. Поставив блюдо с едой на пол, Чингис поднял жену и уложил на низкую постель рядом с собой. Когда его губы прикоснулись к устам Чахэ, та содрогнулась. То ли от страсти, то ли от страха, Чингис не знал.