Чингисхан. Сотрясая вселенную
Шрифт:
И ведь последнего царя изгнали не за поражения – Тарквиний постоянно побеждал. Его изгнали за тиранию и за то, что он не сумел удержать сына от бесчинств. Слишком уж грубо он крепил свою власть. Настолько грубо, что патрициям Рима стало невмоготу, и они выбросили неудобного царя на улицу…
«Прошлое нам дано, чтобы извлекать из него уроки, – подумал Эйрих, от размышлений своих настроившийся на философский лад. – Как сделать так, чтобы получить власть над всем племенем свободолюбивых остготов? Можно учредить совет старейшин на римский манер. Но как сделать так, чтобы этот совет старейшин потом не вытолкнул меня прочь?»
То, что они сейчас объединили племена, это не по-настоящему. Да, деревни подчиняются
«Нужно что-то вроде империя [58] , принимаемого и признаваемого всеми готами, – дошел до интересной мысли Эйрих. – Нужно разработать государственные правила, которым будут следовать все. Кроме меня».
58
Империй (от лат. глагола imperare – «командовать») – это понятие характеризует высшую исполнительную власть в римской общине. Если просто и понятно, то империй – это право применять телесные наказания, смертную казнь, а также другие репрессии против римских граждан. Империй следует рассматривать в рамках магистратуры, то есть кому попало империй не давали, ведь штука очень важная.
Для исполнения империя с магистром определенной должности ходили ликторы. Ликторы – это особые госслужащие, имеющие на вооружении фасции (читай, розги). Позже к фасциям добавились топоры (только вне священной территории города Рима), что недвусмысленно намекало на возможность исполнения ими смертной казни (это было введено только разок, на излете республики, после декрета сената о защите республики) по законам военного времени.
Собственно, империй давали ограниченному кругу должностных лиц: из ординарной магистратуры – курульным эдилам, консулам и преторам, а из экстраординарной магистратуры – диктаторам, децимврам, консулярным трибунам, магистрам конницы и интеррексам.
После падения республики магистратура начала иметь все меньше значения, потому что еще Октавиан Август назначил себя вообще всем в своей недореспублике-недоимперии. Фактически весь империй был в руках одного человека, но он все равно просил сенаторов называть себя «первым среди равных».
И для этого прекрасно подходила должность диктатора. Пусть Сенат занимается жизнью племени в мирное время, которое может не наступить никогда, а вот в военное время у Эйриха, который уже видел себя в должности диктатора, будет абсолютная власть.
Власть можно получить и иначе, но повторять участь римлян ему не хотелось, поэтому он решил, что Сенату готского народа быть. Оставалось только решить, как уговорить отца…
Окрыленный перспективами и уже почти посчитавший, что нашел рабочий рецепт обретения легитимной власти над всем племенем готов, Эйрих ускакал проверять посты.
1 марта 408 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония
В бражном доме сидело пятеро, в тишине и мрачной атмосфере полутьмы. Вождь Зевта, старейшина Торисмуд, отец Григорий, Эйрих и Иоанн Феомах, которого позвал Зевта. Эйрих не хотел, чтобы римлянин присутствовал при столь важной беседе, но отец настоял.
Похмелье после продолжительного праздника – это всегда тяжело. А слушать длинную речь Эйриха, который в последнее время был полностью захвачен своей идеей, это нечто невыносимое. Поэтому все, кроме старейшины
– Звучит как детский лепет, – вдруг заявил Зевта. – Ты в своем уме, Эйрих?
– Да, Эйрих, ты в своем уме? – вторил ему отец Григорий.
Старейшина Торисмуд же задумчиво помалкивал. Как и Иоанн.
Последний вообще стал крайне задумчивым, потому что услышал в словах Эйриха кое-что знакомое.
– Чем вам не нравится моя идея? – спросил Эйрих.
– Хотя бы тем, что предки так не делали, – ответил Зевта. – Вожди и старейшины должны быть в каждой деревне, а ты предлагаешь сделать какой-то там общий совет старейшин, который будет сидеть в одном месте и что-то там решать!
– Да будут сидеть вожди и старейшины в каждой деревне! – воскликнул Эйрих. – Пусть люди сами назначают дополнительных старейшин, а тех, что есть сейчас, поселим в нашей деревне. Еще построим дом старейшин, где будут проводиться заседания, определяющие жизнь всего племени. Так делали римляне, спроси Иоанна! Я вижу по глазам, что он понимает, о чем я говорю.
Зевта посмотрел на задумчивого римлянина.
– Ты понимаешь, о чем он говорит? – спросил вождь.
– Да, – ответил Иоанн Феомах. – Но римляне давно так не делают. Сейчас император решает, как именно и куда дальше двигаться империи, а Сенат – это так, сборище стариков…
– И к чему это привело римлян? – спросил его Эйрих.
– Ну… – Иоанн задумался.
Эйрих сразу понял, что Иоанн знает, к чему это привело римлян, но не хочет выставлять свое племя в неприглядном свете. Уж в Константинополе-то прекрасно знают, насколько сильны были римляне прошлого и насколько слабы они стали сейчас…
– Я все еще не понимаю, – недовольно произнес Зевта. – Сын, ты говоришь странные вещи, и я не буду принимать никаких решений, пока ты не объяснишь как человек, а не как начитавшийся римской бредятины тупица!
Эйриху стало ясно, что надо, как и всегда, говорить так, чтобы собеседнику сразу была видна его выгода. «Общаясь» больше с давно мертвыми философами и учеными, Эйрих постепенно забывал, что его нынешними сородичами движут очень простые и понятные всеми мотивы. Возможно, это и называется цивилизацией, когда ты думаешь о чем-то большем, нежели набить карман или брюхо…
«А ведь раньше я был таким же», – констатировал Эйрих.
Возможно, ему не следовало так сильно увлекаться книгами, но сделанного не обратишь и уже поздно скорбеть и сетовать: он уже не может жить без книг и новых знаний, извлекаемых оттуда. Даже Марцеллин со своим витиеватым языком изложения теперь казался более понятным и терпимым в восприятии.
«Знания – это оружие», – подумал Эйрих.
– Не слышу объяснений, – произнес Зевта.
– Буду говорить просто, – вздохнул Эйрих. – Сейчас мы в очень шатком положении. Да, у тебя есть власть над тридцатью шестью деревнями, но эта власть не очень крепка. Если вдруг вылезет какой-нибудь детина вроде Альвомира и бросит тебе вызов, ты что будешь делать?
– Убью сукина сына, – уверенно заявил Зевта.
– Одного, второго, третьего, двадцатого… Насколько тебя хватит? – поинтересовался Эйрих.
– Настолько, насколько нужно, – ответил отец. – Ты что, хочешь бросить мне вызов, сопляк?
– Я не хочу бросать тебе вызов, отец, – вздохнул Эйрих. – Но не кажется ли тебе, что племенем остготов будет легче управлять, если к тебе не будет приходить по несколько претендентов каждый день?
– И как мне поможет сбор стариков в моей деревне? – спросил Зевта раздраженно.
Он точно раздумывал о том, что его положение очень неоднозначно. И он, вероятно, понимает, что Эйрих предлагает эти изменения не просто так. Но вот просто так взять и принять настолько новое и непонятное? Это не так легко, как кажется.