Чингисхан
Шрифт:
Так Покоритель Вселенной в те праздничные дни весны 1206 года на землях верхнего Орхона, где он родился, посреди полей и лесов, воспетых монгольскими бардами, с нежностью вспоминал свою суровую юность и щедрой рукой причащал своей славе товарищей по борьбе.
Старая гвардия
Затем была проведена реорганизация царской гвардии.
— В прежние времена, — заявил Чингисхан, — наша гвардия состояла из восьмидесяти кебтеулсунов и семидесяти турхах-кешиктенов. Ныне, когда я, будучи умножаем, пред лицом Вечной Небесной Силы, направил на путь истины велеязыкое государство и ввел народ под единые бразды свои,
Это отборное войско, подчиненное жесточайшей дисциплине, получило особые привилегии: так, рядовой кешиктен считался чином выше армейского тысячника. Всех гвардейцев царь отбирал сам, и они полностью оправдывали его доверие.
Однажды, обратясь к гвардии, он произнес великолепную речь, донесенную до нас монгольским бардом:
— В пасмурно-облачные ночи юрты мои, имеющие дымники, кругом облегала ты, крепко убаюкивая меня во дворце, старая стража моя. Ты и на этот трон возвела меня!
В звездные ночи дворцы мои кругом облегала, на постели моей не давая мне метаться в тревоге, благословенная стража моя. На высокий престол возвела ты меня!
В переплетающийся дождь, в трескучие морозы решетчатые юрты мои окружала ты, во мгновение ока поднимаясь, верная стража моя, успокоившая мое сердце. Ты и на радостный престол возвела меня!
Среди коварных врагов окружая юрты мои с подолами, ты в мгновение ока поднималась на защиту, верная стража моя!
Еще он сказал:
— Мои колчаноносцы подобны не доступному для исчисления густому лесу. Я хочу усладить их уста сладким сахаром, облачить их в парчу, посадить на великолепных скакунов, утолить их жажду влагой чистейших рек, дать их стадам тучные пастбища, а также сделать так, чтобы на их полях не осталось ни одной колючки!..
Однако не только на армию обратил свое заботливое внимание Покоритель Вселенной, но и на монгольский народ, наконец-то его усердием объединенный и сплоченный.
— Этот народ, который присягнул мне на верность в самые тяжкие дни, этот народ Синих монголов вполне достоин быть вознесенным над всеми племенами, сущими на земле!
Что касается идеала всех монголов, то он нашел свое воплощение в охотнике-кочевнике, одновременно добродушном и жестоком. Чингисхан определил его так: «В повседневной жизни быть оленем-двухлеткой, во время празднеств и пиров — беззаботным жеребенком, но в бою устремляться на врага подобно соколу или ястребу. Быть начеку днем подобно старому волку и бдительным ночью подобно ворону…»
В сибирской тайге
От Хингана до Алтая кочевники Верхней Монголии, «все живущие в войлочных юртах», с той поры представляли собой единый полк с одним общим знаменем. Столкнуться с ним в кровопролитных сражениях таким великим оседлым империям, как Китай и Персия, пришлось уже скоро. Но прежде чем двинуться на юг завоевывать цивилизованные страны, владыка степей, царь кочевников захотел убедиться в послушности охотников севера, населявших тайгу.
Частично являясь природными монголами, эти люди вели образ жизни, обусловленный их местожительством. «В отличие от остальных монголов, они не живут в войлочных палатках, — пишет один персидский историк, — не держат скота, но кормятся охотой, промышляя в бескрайних лесах, и презрительно относятся к пастушеским народам. Их единственным убежищем являются сделанные из веток и покрытые березовой корой шалаши. Зимой они охотятся по снегу, привязав к ногам снегоступы и опираясь
Самое крупное монгольское лесное племя составляли обретавшиеся западнее Байкала ойраты, к которым причисляют себя и нынешние буряты.
Их страна, лежавшая в верховьях Лены и Ангары, а также в бассейне их южных притоков (реки Белая, Ока), представляла собой, за вычетом Балаганской травянистой степи, сплошной лес, состоящий из березы, тополя, осины, кедра, лиственницы и ели, а также густого подлеска из рододендрона, мха и лишайника. Таежная фауна была представлена лосем, оленем-маралом, северным оленем, красным волком, медведем, а также пушным зверем, таким как соболь, горностай, куница, белка, являвшимися предметами весьма прибыльной торговли охотничьих племен.
Ойраты входили в состав всех античингисовских коалиций. Когда же Завоеватель послал своего старшего сына Чжочи привести к покорности этих «лесных людей», «вплоть до страны Сибирь», ойратский вождь Хутуха-беки вдруг объявил о признании сюзеренитета Чингисхана, и в Шихшите «все десять тысяч ойратов» в присутствии царевича подписали акт о вассальной зависимости.
Далее путь Чжочи лежал на запад, в древнюю ставку киргизов, живших на верхнем Енисее, между Саянами и горами Танну-ула, в край, являвшийся совершенно диким, «за исключением волнистой степи, простирающейся южнее Улуг-Кема и Большого Кемчика, где снег выпадает уже в августе». Этот край также богат дичью, а в кедровых, лиственничных, пихтовых и березовых зарослях водятся олень-вапити, мускусная лань, соболь, горностай, выдра, бобр. Кстати говоря, древние киргизы и их потомки (тувинцы) одомашнили оленя, и он снабжает их одеждой подобно тому, как береза дает кору для кровель их жилищ.
Эти лесные тюрки, как и их соседи ойраты, решили сопротивление армии Чжочи не оказывать, а их князья Едиинал, Альдигер и Уребек-тегин кланялись Чжочи белыми кречетами, черными соболями и белыми меринами.
Возвратившись по выполнении приказа к отцу, Чжочи привел с собой всех названных вождей.
Особенно радушно Завоеватель принял ойрата Хутуха-беки, покорившегося первым. В знак признательности он дал его сыновьям — Иналчи и Турелчи — царевен из своего дома: первому досталась Чечейген, а второму — Олуйхан, дочь князя Толуя. [42] Эта «политика браков» позволила Чингисхану окончательно подчинить себе «людей леса».
42
Как мы помним, Толуй был четвертым сыном Темучжина. — Прим. авт.
Правда, в числе лесных племен имелось одно, еще не покорившееся. То были хори-туматы, которых иные исследователи ищут в лесистых горах Иркуля и в истоках Оки, другие же — севернее страны ойратов, там, где Зима соединяется с Окой, между Окой и Ижой, северо-западнее Балаганской степи. Определенно известно лишь то, что речь идет о стране гористой, занимающей центр сибирской тайги. «В стороне от главных троп, — пишет по этому поводу исследователь Гренар, — тайга почти так же непроходима, как экваториальный лес. Часто приходится прибегать к топору, в особенности там, где упавшие деревья скрыты высокой травой и зарослями желтой акации и смородины. В этих лесах издалека заметить возвышенность невозможно; между ручьями и холмами нет никакого различия; не существует никаких ориентиров. Рассказывают о скоплениях охотников, навсегда затерявшихся в этих в общем-то безлюдных краях, на каждом шагу таящих опасность».