Чингиз-Хан
Шрифт:
Часть четвертая.
КОНЕЦ ЧИНГИЗ-ХАНА
1. ЧИНГИЗ-ХАН ПРИКАЗАЛ ПОВЕРНУТЬ КОНЕЙ
После смелого бегства султана Джелаль эд-Дина Чингиз-хан послал испытанных полководцев Бала-нойона и Дурбай-багатура в Индийскую страну в погоню за султаном. Они промчались по разным дорогам, но не нашли его следов. Производя по пути погромы, монголы сожгли города, которыми владели союзники Джелаль эд-Дина, ханы Аграк и Азам-Мелик.
Наделав плотов и нагрузив их катапультами и круглыми камнями, годными для метания, монголы спустили
Великий каган спасался от жары среди высоких горных хребтов в селении, окутанном облаками, и как будто забыл обо всех военных делах. На вечерних пирах Чингиз-хан слушал сказочников и певиц, певших персидские и китайские песни. Новые танцовщицы, только что прибывшие после двух лет пути из китайской столицы, разодетые в золотистые шелковые одежды, бегали по темно-лиловым афганским коврам. Они показывали искусство танца, размахивая длинными рукавами, подражая полету ширококрылых птиц, или, свиваясь клубками, как змеи, разворачивались и кружились в хороводах.
Здесь заболели маленький сын Чингиз-хана Кюлькан и его молодая мать Кулан-Хатун; оба лежали на шелковых подушках, покрытые шубами, и жаловались то на озноб, то на жар. Чингиз-хан каждый день приходил к больным, совал им в рот кусочки сахара, сидел рядом и спрашивал, где сегодня болит?
Кулан-Хатун плакала и жаловалась на боли во всем теле.
– Это духи здешних гор мучают тех, кто остается в этом злом месте, — говорила она. — Ты видел, какие туманы подымаются из глубины ущелий? Это души убитых твоим войском младенцев. Я и маленький Кюлькан умрем здесь. Только вода голубого Керулена вылечит нас. Отпусти нас обратно в родные монгольские степи.
Чингиз-хан сердился:
– Одна без меня ты никуда не уедешь. А я должен раньше завоевать вторую половину вселенной.
Кулан-Хатун плакала еще сильнее. Чингиз-хан послал за великим советником, китайцем Елю-Чу-Цаем. Тот пришел немедленно с большой книгой в руках. Увидев его, Кулан-Хатун вскочила, вырвала книгу, бросила на ковер и сама легла на нее.
– Сейчас мы узнаем, что скажет небо — сказал Чингиз-хан.
– Я не хочу знать, что будет со мной, — отвечала Кулан. — Будет то, что я захочу. А я хочу вернуться на берега Керулена, и все в нашем войске этого хотят...
Чингиз-хан подымал и опускал брови, сопел и, наконец, сказал:
– До сих пор не было таких противников, которых бы я не побеждал. Теперь я хочу покорить смерть. Если ты, беспечная и непокорная Кулан-Хатун, будешь рядом со мной, смерть тебя не коснется. Если же ты от меня уедешь, то тайный яд в угощенье или стрела, ударившая из темноты, унесут тебя за облака... — Затем Чингиз-хан обратился к Елю-Чу-Цаю, мудрейшему из его советников: — Ты обещал доставить мне шаманов, колдунов, лекарей и мудрецов, знающих изготовление напитка, дающего бессмертие. Почему я до сих пор их не вижу?
– За ними посланы надежные люди, и все они должны скоро сюда явиться. Но ты идешь с войском так быстро и так далеко, что все эти знающие люди не могут поспеть за тобой...
Чингиз-хан видел, что Кулан-Хатун продолжает все сильнее хворать и быстро
Особую удрученность каган стал выказывать после сражения монголов у крепости Балтан, когда неприятельская катапульта попала стрелой, большой, как копье, в Мутуганга, любимого внука, сына Джагатаева. Ему предстояло стать главным ханом мусульманских земель, а от случайной стрелы Мутуган скончался.
Тогда Чингиз-хан убедился, что смерть наносит удары, точно слепая верблюдица бьет ногами: в одного попадет — и он дух испустит, другого минует — и будет жить он до старости.
Чингиз-хан так рассвирепел из-за кончины внука, что приказал взять Балтан немедленно. Войско, проломав стену, ворвалось в город и все предало мечу. Чингиз-хан повелел, чтобы воины никого в плен не брали; всю местность превратил в пустыню, чтобы ни одно творение там не жило. Имя этому месту дали "Мау-курган", что значит "Холм печали". С тех пор никто там больше не селился, и земля осталась необработанной.
Целыми днями Чингиз-хан сидел около своего желтого шатра, поставленного на вершине горы над обрывом. Под ногами темнели ущелья, казалось, не имевшие дна. Он видел угрюмые хребты и снежные вершины, уходившие в туманную даль, иногда требовал к себе опытных проводников и расспрашивал их о самых кратких путях через Индию и Тибет в монгольские степи.
В лагере воины, обремененные богатой добычей, говорили только о возвращении в родные кочевья. Но никто не решался заявить об этом грозному кагану. Никто не знал его истинных дум, никто не мог предвидеть, какой завтра будет его приказ, — повернет ли он войско в обратный путь, или же двинется снова в поход, и не придется ли еще много лет скитаться по разным странам, в дыме пожаров истребляя встречные народы.
В войсках уже слышался ропот из-за долгой стоянки в теснинах афганских гор, где мало корму лошадям. Тогда Кулан-Хатун, желая убедить кагана, что пора возвращаться на родину, пошептавшись с великим советником, китайцем Елю-Чу-Цаем, придумала сказку. Елю-Чу-Цай научил двух смелых нукеров рассказать ее Чингиз-хану. Эти два монгола явились в ставку и потребовали свидания с Чингиз-ханом, говоря, что имеют сообщить ему нечто весьма важное и чудесное.
Елю-Чу-Цай провел их к Чингиз-хану, и они рассказали:
– Заблудившись в горах, мы увидели одного зверя, который имел подобие оленя, зеленый цвет, конский хвост и один рог. Этот зверь прокричал нам по-монгольски: "Вашему хану надо вовремя возвратиться в родную землю".
Чингиз-хан выслушал сказку спокойно, но приподнял одну бровь и стал пристально рассматривать стоявших перед ним на коленях багатуров.
– В тот день, когда вам показался чудесный зверь, много ли вы пили кумысу?
Багатуры поклялись, что они были бы рады выпить, но в этих голых скалах не только кобылье, но даже козье молоко достать трудно, и в доказательство верности слов подымали большой палец.