Чиновник для особых поручений
Шрифт:
— Стоять! — закричал кто-то, и ударили выстрелы.
Стас бросился под ноги «студенту», перекатываясь, чтобы подсечь его, но тот неожиданно стал валиться на него. Вывернувшись из-под падающего тела, Сизов рванул его на себя. И увидел ничего не выражающее лицо с закатившимися глазами. Голова бессильно мотнулась — студент был мёртв. На виске его зияла дырка, из которой по щеке сбегала струйка тёмной крови.
— Бросить оружие! — скомандовал кто-то за спиной.
Стас откинул браунинг на газон и повернулся. Перед ним, с пистолетами в руках, стояли трое жандармов, сидевших за соседним столиком.
— Что
— Как видите, меня хотели убить, — пожал плечами опер. — Видимо, вы были правы, нужно в пустыню уходить.
Жандармы быстро переглянулись. Никаких дурацких вопросов не последовало — они, конечно, помнили его, и то, что он слышал их разговор, сообразить труда не составляло.
— А, так это вы социалиста вчера пристрелили? — хмыкнул «лощёный». — Примите поздравления, отличный выстрел.
— Покажите, пожалуйста, документы, — непреклонно набычился старый жандарм.
Прочитав паспорт и удостоверение, он молча протянул их Стасу. В нескольких шагах уже маячили двое городовых. Оперативно они тут работают, надо признать. Конечно, когда городовые на каждом углу. Впрочем, по рассказам стариков, и у нас было не хуже, пока Хрущёву сдуру не показалось, что преступность находится при последнем издыхании. Лысый кукурузник, недолго думая, объявил во всеуслышание, что в 1980 году покажет последнего преступника в музее, а милицию, ничтоже сумняшеся, сократил. С тех самых пор, несколько постовых «закрывали» не часть улицы, а часть района, а опера и участковые ногами отрабатывали то, что недосмотрела патрульно-постовая служба.
— Тут девица где-то была, — спохватился Стас, — она в меня первая стреляла.
— Какая девица? — опять переглянулись жандармы.
— Девицу видали? — обратился Всеволод к городовых.
— Какая-то девица на извозчике укатила минуту назад, — степенно козырнув, ответил один из городовых. — Но я это издалека видел, остановить не мог.
— Ладно, — устало сказал Стас, — я её сам прошляпил, пока с её напарником, — он мотнул головой на труп, — возился. Шустрая, стерва, как вьюн.
— Что происходит, господа? — к ним подходил, в распахнутой шубе, Кошко Аркадий Францевич.
— Простите! — вздёрнув голову, повернулся к нему «лощёный».
— Успокойтесь, поручик, — одёрнул его пожилой, — это статский советник Кошко. Здравствуйте, Аркадий Францевич.
— Рад видеть, Филипп Осипович, — протянул руку тот. — Вы, Станислав, смотрю, пользуетесь шумным успехом.
Стас криво усмехнулся, пожав плечами. А что он ещё мог сказать?
Добрых два часа их промурыжили в отделении. Когда Стас, усталый и злой, вошёл в холл гостиницы, вся жандармская троица находилась там. Увидев его, они дружно встали с кресел.
«Ну, блин, ещё и эти!»
Но, как выяснилось, цели жандармов были далеки от служебных.
— Позвольте представиться, — щёлкнул каблуками Всеволод, — поручик Исаев. Всеволод.
— Поручик Тиссен. Друзья зовут меня Ники.
— Штаб-ротмистр Павлов. Филипп Осипович. Просим с нами отобедать.
— Поручик, виноват. коллежский секретарь Сизов. Станислав. Меня, вообще-то, Аркадий Францевич ждёт, — пожимая всем троим руки, неуверенно ответил Стас.
Оговорку он допустил умышленно, чтобы не подумали, что он какой-нибудь «шпак». Кроме того, он что-то смутно помнил, опять же, из художественной
«За „не знаю“ не отвечаю», — озорно подумал Стас, вспомнив, весьма к месту, одну из самых распространённых «откоряк» [5] в блатной среде.
— Аркадий Францевич, по приказу свыше, срочно выехал в Петербург, — сообщил штаб-ротмистр. — Просил передать, чтобы вы выезжали следом. Но сегодня поездов до Петербурга уже не будет. Поедете завтра утром.
— А мы сами завтра уезжаем туда же, — сообщил Всеволод. — Так, что, поедем вместе, если не возражаете.
— Не возражаю, — отозвался Стас, мимоходом подумав, что в компании трёх жандармских офицеров его убить будет несколько посложнее.
5
Откоряка (блатной жаргон) — контрдовод, указывающий на какое-либо обстоятельство, исключающее прямой умысел того, кого в чём-либо обвиняют, довод позиции защиты
— Ну, что, господа? Все формальности улажены, все верительные грамоты вручены, — ехидно встрял лощёный Ники. — Пора за стол! Нет-нет, в ресторане пускай купчишки пьют, нам невместно, — добавил он, увидев, что Стас покосился в сторону ресторана.
Они поднялись в номер, где уже был накрыт шикарный стол. Впрочем, вполне возможно, что шикарным он был только в глазах опера времён перестройки, а здесь считался вполне обычным или, даже, чем-то на уровне нашего «водка, килька, плавленый сырок».
— Я полагаю, мне нужно внести свою долю, — не очень уверенно обратился он к Филиппу Осиповичу, но тот в ответ только махнул рукой.
— И думать не смейте!
— Это стол в вашу честь! — смеясь, пояснил Всеволод. — За спасение господина Столыпина, дай ему Бог долгих лет жизни, и за ваш меткий выстрел!
— Воля ваша, — не стал спорить опер.
Стас сидел в купе, не высовывая носа, а поезд вёз его прямиком в Петербург. Всеволод дрых, как дитя, на верхней полке. Неплохие ребята оказались, эти жандармы. Совершенно ничего общего с тем, что писали о них в книжках его детства. Зато с комитетчиками или, как они сейчас зовутся, с фээсбэшниками — как горошины из одного стручка. Даже пьяные, вели разговор грамотно, говоря много, но ни слова лишнего. И, само собой, «раскручивали» его, как могли. И не их вина, что лишнего ничего так и не узнали.
Стас усмехнулся. Что с них возьмёшь, работа такая. А, вот он много интересного узнал. Потому что на «прочие» темы они говорили охотно и много, а его и не интересовали их секреты. Хватило за глаза и того, что он стал лучше понимать местную расстановку сил. Кстати, она его совсем не обрадовала.
Хотя, с 1907 года стараниями Столыпина волна террора в стране пошла на спад, полностью он не прекратился. По неполным данным, за последние пару лет отмечено около двадцати тысяч (!) террористических актов и экспроприаций, от которых пострадало, по всей империи больше семи с половиной тысяч человек.