Чиновник для особых поручений
Шрифт:
— Он уже не только наш, но и ваш тоже, — с нажимом сказал сыщик, — и «нарушил», смею заметить, не то слово. Впредь советую думать.
— Вот вы и додумались, — непримиримо буркнул Стас, — премьера грохнули, потом сообща Россию большевикам слили. А через восемьдесят лет опера в кабинетах вешаться начали, потому что семья голодом сидит, а зарплату по три месяца не платят.
Его понесло. Но вызывающий взгляд опера натолкнулся на растерянные глаза великого сыщика. Там была такая неприкрытая боль, что Стасу стало стыдно.
— Как такое может быть? — тихо спросил Кошко.
— Простите, —
— Стоит, — твёрдо сказал сыщик, — но об этом позже. Коли всё так, как вы говорите, это поломать надо. Но сейчас главное — Петра Аркадьевича уберечь. Вы, как, — перевёл он разговор в более насущное русло, — своё оружие предпочитаете или из нашего арсенала лучше взять? Боюсь, что такого типа патронов сейчас не найти. Разве, что.
Он, осмотрев ПМ, умело отжал защёлку, вытащил магазин и, выщелкнув патрон, покрутил в пальцах.
— От Парабеллума Борхард-Люгера подойдёт?
— Нет. Этот на миллиметр короче. И тип другой.
— Так, как?
— Вот, Парабеллум я бы взял. Можно?
— А почему нет? — пожал Кошко могучими плечами, — Парабеллум, так Парабеллум. Ну, и переодеться, конечно, нужно. В эдаком-то виде, вас, Бог знает, за кого примут. При вашей новой должности невместно, знаете ли.
— Да, кто спорит? — удивился Стас, — Только, вот, наши деньги тут не в ходу, а ваших у меня, сами понимаете, нет.
— Позвольте полюбопытствовать.
Он взял протянутую двадцатипятирублёвку, внимательно её осмотрел, потёр лоб, — вот этот профиль мне, воля ваша, кого-то напоминает.
— Ну, да, — ухмыльнулся Стас, — сейчас-то он, пожалуй, что, в розыске. Владимир Ильич Ульянов — Ленин, основатель первого в мире государства рабочих и крестьян.
— Основатель государства? — брезгливо покривил губы Кошко, — Адвокатишка этот, социалист?
— Вот, потому они вас и сожрали, — безжалостно сказал опер, — что не принимали вы их всерьёз. Они с вами либеральничать не будут. Ладно, не ко времени эта тема, потом расскажу со всеми подробностями. Про сон дня на три забудете, ручаюсь.
Через два часа старший лейтенант милиции Сизов, а ныне чиновник для особых поручений при главе Российского сыска, входил в кабинет Кошко. На сей раз он был одет в серый двубортный костюм из шерстяной ткани. Одежда, в принципе, не слишком-то отличалась от той, к которой он привык. За исключением, разве, что, котелка. Но в эти годы появляться на улице без головного убора было, решительно, не принято.
В кармане лежала солидная пачка денег и документ, удостоверяющий, что Сизов Станислав Юрьевич вам не абы кто, а о-го-го. И, как завершающий штрих его нового положения, новенький Парабеллум, привычно засунутый за ремень брюк.
— Проходите, Аркадий Францевич вас ожидает, — сообщил адъютант.
— Благодарю вас, Сергей Иванович, — вежливо отозвался Стас, открывая двери.
Уже на самом пороге он быстро глянул через плечо и поймал взгляд, полный неприязни. Да, не любит его адъютант, это, и к бабке
— Ну, вот, совсем другое дело, — приветствовал его статский советник, — сейчас подадут машину. Поужинаем в поезде, время дорого.
Привокзальная площадь встретила их звонкими воплями мальчишек продающих газеты, что лихо лавировали меж публики, криками бойких лоточников предлагавших горячие, с пылу, с жару пирожки да бублики.
На перроне всё было чинно — звонок колокола, отметившего прибытие состава, пыхтение паровоза, окутанного шипящим паром. И, никакой тебе суеты и нервозности при посадке в вагоны. Носильщики в фартуках таскали чемоданы, баулы и саквояжи отбывающих пассажиров под ленивым взглядом дежурного.
А перрон жил своей жизнью — грудной смех дамы в длинной накидке и галантный поклон провожавшего её офицера. Весёлый щебет малышей, что, под присмотром тощей maman и дородной няньки проследовали в соседний вагон. Чопорный немец важен и невозмутим, а следом семенит «колобок» в котелке и при монокле. На него насмешливо поглядывают молодые офицеры и весёло смеются, полные молодости и юношеской бесшабашности. Ага! Сделали стойку на миловидную девицу. М-да, ничто не ново в этом мире!
Звякнул первый удар в колокол и провожающие покинули вагоны. На второй удар, паровоз ответил свистком и запыхтел, выбрасывая в небо клубы дыма. Поезд вздрогнул, дёрнулся и, сдвинувшись с места, стал набирать ход. Стас, думая о своём, провожал взглядом уплывающий перрон. Заглянувший в дверь кондуктор вежливо поинтересовался: не изволят ли господа откушать чаю или предпочитают пройти в ресторан? Однозначно, здесь обслуживание пассажиров на должном уровне — это вам не брезгливо — хамский сервис из его времени.
Он постепенно вникал в жизнь этой России и ловил себя на мысли, что ему искренне жаль её терять — такую. За окном вагона проплывала чёрная, как чернила, ночь с редкими огоньками полустанков.
— Поверьте, Станислав, — вздохнул Кошко, добавляя по чуть-чуть коньяка в стаканы с чаем, — я, ведь, старый сыщик, битый-перебитый. То, что вы мне правду говорите, я и так вижу.
— Не могу понять — продолжал он, — как так случиться могло, что Государь, вообще, с этой, прости, Господи, швалью, в переговоры вступал? В девятьсот пятом всех этих робеспьеров один Семёновский полк разогнал, как ветер осенние листья. Где же лейб-гвардия была? Только не говорите, что и они измене предались.
— Не предались, — грустно покачал головой Стас, — сгинули в Пинских болотах. Он их сам туда направил. Вот так-то, Аркадий Францевич.
Этому диалогу предшествовал долгий рассказ. Стас, щадя сыщика, провёл экскурс в отечественную историю. Правда, про самые крайние моменты — про сажание священников на кол и прочее средневековье — он, пожалев нервы собеседника, слишком-то не распространялся. Кошко за глаза хватило и того, что он услышал. Про разгул терроризма он и так был в курсе. Про русско-германскую войну тоже слушал спокойно. Рассказ про расстрел царской семьи заставил статского советника стиснуть зубы, только желваки заходили на скулах.