Числа. Трилогия
Шрифт:
Мы смотрим на соседскую дверь. От дома остался один остов. В отличие от домика Вэл, у него рухнул потолок. Все завалило.
— Вот черт, — говорит Вэл. Лица ее мне не видно, по крайней мере выражения глаз, но и по голосу все ясно. — Бедная Норма. Адам нам говорил. Говорил, что это будет. Я всегда ему верила, но никак не предполагала, что будет такое… Надо его прикончить, — говорит она. — Нельзя его так бросить. Сара?
Вэл хочет, чтобы я добила пса. У меня волосы шевелятся от ужаса.
— Я
Вэл наклоняется, слышно, как она роется в обломках. Берет что-то в руку.
— Умница. Умница. Хороший песик, хороший песик.
В тусклом свете видно, как она двигается — поднимает руку высоко над головой. И резко опускает. Слышен глухой удар — удар, и все. Вэл ничего не говорит, берет тельце с земли и шаткой походкой направляется обратно к домам.
— Что вы делаете?
— Собираюсь его похоронить где следует — возле Нормы.
Я ковыляю за ней, и мы вместе нагромождаем над песиком пирамиду из камней и кирпичей. Потом возвращаемся к стене и снова садимся.
— Спасибо, — говорит Вэл. Берет меня за руку и держит. Некоторое время мы сидим молча. Я словно оцепенела. До меня все никак не доходит, что случилось. Поначалу было тихо, но теперь ночь полна звуков — сирены, крики. И на нашей улице полно народу. Они кричат, они молят о помощи, и вдруг мне приходит в голову — а тот человек, у которого сейчас Мия, он тоже кричит? Их завалило, они не могут выбраться или у них все обошлось? Плачет она или все проспала? А может быть, она уже погибла? Ее число запечатлено у меня в голове — число, которое я прочитала в записной книжке Адама. 112027. Это сегодня. Это здесь. Может быть, я опоздала.
— Вэл, — говорю я, — мне надо найти Мию. Это главное.
— Мия, — отзывается она. — Малышка.
— Да. Надо ее разыскать.
— Конечно, — говорит Вэл. — Пошли. Просто… просто…
— Что?
— Мне не хотелось бы уйти и оставить урну Сирила.
Сирил? Урна Сирила? Мне хочется заорать. Она думает о прахе человека, который умер сто лет назад. А где-то в Лондоне мой крошечный ребенок, которому я нужна прямо сейчас!
— Вэл, пожалуйста, не надо. Нам ее в этом бардаке ни за что не найти. Прошу вас, мне надо к Мии!
— У меня от него больше ничего не осталось.
По-моему, у меня сейчас голова взорвется.
«Какая разница? Он уже умер!» Но для нее разница очень большая.
— Вэл, мне кажется, идти в дом опасно. И вообще вам ее все равно не найти — темно.
— Скоро утро. Подождем, пока не станет светло.
Я пытаюсь держать себя в руках, но с каждой секундой бешусь все больше.
— Вэл, честное слово, мне надо идти.
— В темноте мы далеко не уйдем, при дневном свете будет безопаснее…
Гляжу на шоссе. Светит луна, и нельзя сказать,
— Да блин! — ору я.
Вэл тут же оказывается рядом.
— Сара! Сара! Что случилось?
Находит мое плечо, вцепляется костлявой рукой, держит меня.
— Провалилась куда-то.
Она помогает мне выкарабкаться.
— Не ходи никуда, Сара, — говорит она. — Не ходи, пока не рассветет.
С другой стороны шоссе кто-то кричит:
— Моя жена! Там моя жена! Помогите! Помогите!
Сердце у меня екает. Я понимаю, что мне сейчас придется сделать, и это мне — нож острый.
— Посидите здесь, Вэл. — Я вздыхаю. — Я попробую помочь этим людям, а как только рассветет, мы откопаем вашего Сирила и двинемся.
— Я тоже могу помочь, — возражает Вэл.
Так что никуда мы не идем. Мы перебираемся через дорогу к соседям Вэл и помогаем им разобрать камни, кирпичи и доски. Вместе нам удается вытащить из развалин женщину. Она почти не пострадала, но в шоке. Ее муж садится на мостовую рядом с ней прямо в пижаме и халате и держит ее за руку.
Глаза у нас понемногу привыкают к свету, так что мы чуть не пропускаем восход — как небо становится из черного серым. Я сидела, нагнувшись вперед и подпирая голову руками, но спина у меня ноет, поэтому я выпрямляюсь и оглядываюсь вокруг.
— Господи, Вэл! Господи!
— Что? Ты что-то нашла?
— Нет. Смотрите.
Она тоже выпрямляется. Кладет руки на поясницу, выгибает спину. Потом тоже смотрит на улицу, и с губ у нее срывается нечто среднее между вздохом и присвистом.
— Боже милосердный…
Дома лежат в руинах, но главное даже не это. Главное — само шоссе, точнее, расщелина на том месте, где было шоссе, та самая расщелина, куда я едва не сверзилась. Она метров десять шириной и сто, двести, триста метров длиной, как будто кто-то взял самый большой нож в мире и полоснул им по поверхности земли.
У меня такое чувство, будто этот нож полоснул и по мне, и я понимаю, что не могу больше сидеть на месте ни секунды. Где-то там, в этом изувеченном, располосованном городе, — моя дочь.
— Вэл, пойдем, пожалуйста, ну пожалуйста!
— Да, Сара, пойдем. Я только заскочу домой. На минуточку.
И двигается к дому. Я догоняю ее.
— Посидите здесь, я сама сбегаю.
— Ты же знаешь, что надо искать, правда? Деревянную шкатулку. Она стояла на камине.
— Да-да, конечно, я ее сейчас принесу.