Число и культура
Шрифт:
Кто знаком с книгой “Число и культура. Рациональное бессознательное в языке, литературе, науке, современной политике, истории” хотя бы до второй главы, в объяснениях смысла события, вероятно, уже не нуждается, и эта статья адресована в первую очередь тем, кому еще не удалось ознакомиться. Поэтому предварительно придется обрисовать контуры главных тезисов.
Что управляет современными социумами? Как известно, общества современного типа отличаются массовостью и относительной образованностью. Качество массовости (“эпоха масс”, т.е. период, когда главным творцом истории становятся миллионы) означает, что причины основных социально-политических процессов лежат в поведении этих масс и, что особенно важно, их эмоциях и представлениях. Широкие общественные движения, по
Что прежде всего изучается в школе? – Арифметика и письмо, т.е. науки, которые – само воплощение простейшей рациональности. Рациональности в подавляющей части элементарно-математического – если угодно, “архаически-математического”, схваченного, самое позднее, античностью – типа: использование условных обозначений (например, для звуков – буквы, для количеств – цифры), счет, элементарные комбинации, подчинение строгим правилам и т.д. (подробнее об этом см. раздел “Вместо Предисловия, или Новое бессознательное”). Превалирование “математикообразных” дисциплин (помимо арифметики, алгебры, геометрии – физика, химия, даже грамматика…) характерно для всего школьного курса. Освоение каждым из нас подобных истин и операций продолжается на протяжении лет, вдобавок в самом нежном и восприимчивом возрасте, когда складываются первые и наиболее прочные представления об окружающем мире и о самом себе.
Многое из пройденного в школе впоследствии забывается, но школьные годы не пропадают бесследно, и сам характер упомянутых мыслительных операций, имманентные критерии “верности и неверности” (“логичности”) остаются неотменимыми – независимо от страны, где мы живем, нашей национальности, пола, профессии, социального положения, политических убеждений, конфессии. В этом мы все одинаковы, и ни одна из идеологий, ни одна из сколько-нибудь значимых общественных мотиваций не в состоянии пренебрегать простейшими рациональными истинами, а напротив, волей-неволей опирается на них, из них исходит (в противном случае ей никто не поверит и не станет ей руководствоваться в практических действиях) .
На основании этого в книге было сформулировано понятие рационального бессознательного, коллективного по природе, оно и было предложено на роль ведущего регулирующего механизма в современной культуре, социальной организации, политике. Системы, все члены которых по отдельности и все вместе подвержены силе простейших логических законов, в свою очередь можно исследовать посредством элементарно-математических методов – здесь метод анализа и его предмет идентичны.
Одним из выражений упомянутого рационального бессознательного служит формообразующее значение количества политических революций (“бифуркаций”), которые пережил в своей истории тот или иной массовый социум. Дело в том, что знание о наличии этих революций в своем собственном обществе, значит, подспудно и об их их количестве, является общим достоянием этого общества, также налицо и ставшая нашей второй натурой готовность подчиняться обязательным следствиям из факта того или иного количества. Как это сказывается на характере социума, являющегося продуктом соответствующего числа революций, на его, если угодно, “семантической окраске”? – Такому вопросу посвящена вся вторая глава (“Революции, “революции”, общество”), приведем несколько положений.
Вот примеры массовых социумов, прошедших через две политические бифуркации. Великобритания до сих пор пребывает под знаком двух революций – Великой английской и “Славной”. Аналогично со США – Война за независимость, послужившая, согласно единодушному мнению историков, одновременно и антифеодальной революцией, и Гражданская война, в рамках которой решались ключевые вопросы социально-политической жизни страны: территориальное единство, отмена рабства, выбор индустриального
В России второй по счету была Февральская революция 1917 (после революции 1905-07 гг.). “Буржуазно-демократическая” в марксистской терминологии, она, несомненно, утверждала либеральные начала: непререкаемость частной собственности, гражданские свободы, многопартийность, подготовка к созыву Учредительного собрания, которому предстояло разработать первую конституцию.
В Германии вторая по номеру – Ноябрьская революция 1918 г. (после революции 1848). Свергнута монархия, учреждена Веймарская республика, страной управляет многопартийный парламент, цветет риторика самых разных сортов. Это ли не либерализм?
У современной Японии за спиной также две основных политических бифуркации: революция Мэйдзи исин 1867-68 гг. и проведенные после Второй мировой войны столь глубокие социально-экономические и политические реформы (в частности, отстранен от реальной власти император), что они равны по значению революции, второй революции. Кто скажет, что нынешняя Япония – не либеральная страна, пусть и с восточным колоритом?
Для краткости ограничимся только этими примерами. А что происходило с общественными системами после трех революций?
Одним из первых образцов подобной системы стала Россия, в которой в 1917 г. наступил Великий Октябрь – третья по счету русская революция в эпоху масс. Всем известно, что она принесла с собой тоталитаризм.
В Германии в 1932-33 гг. происходит так называемая “национальная революция” (№3), кардинально перекроившая внутренне-политическую карту. Гитлеровский режим – второй яркий пример тоталитаризма.
“Поход на Рим” 1922 г. в Италии приводит к власти Муссолини – сходным образом, третья политическая бифуркация в истории страны (после революций 1848-49 и 1859-60 гг., “буржуазно-демократических”). Итальянский фашизм – очередной вариант продукта трех революций.
“Народная революция” 1946-49 гг. в Китае, в результате которой власть завоевывают коммунисты, Мао Цзэдун, аналогично, третья по номеру (после Синхайской революции 1911-13 гг., руководимой Сунь Ятсеном, и буржуазно-демократической революции 1925 г., поставившей к рулю Гоминьдан). По-видимому, не нуждается в доказательствах, что китайский коммунистический режим – тоталитарный.
У морального лидера всех революций, во Франции третьей по порядку была революция 1848 (две первые – Великая французская и революция 1830 г.). Уже в 1849 г. на выборах в Законодательное собрание победу одерживает реакционно-монархическая “Партия порядка”. В мае 1850 ликвидируется всеобщее избирательное право. 2 декабря 1851 г. президент Луи Бонапарт провозглашается императором, Наполеоном III. На фоне политических режимов ХХ в., возникших после третьих революций, возможно, не совсем корректно называть режим Второй империи тоталитарным: в ХIХ в. еще не сложились надлежащие “авангардистские” партии, на которых зиждется “настоящий” тоталитаризм. Но то, что Вторая империя стала предтечей последнего и по многим признакам (сочетание революционности с диктатурой, подавление политических свобод, исключение состязательности и разногласий) его предвосхищала, по-видимому, возражений не вызовет.
На основании сказанного и некоторых дополнительных соображений в книге “Число и культура…” был сформулирован вывод, что номер революции играет роль своеобразного детерминатива, определяющего наиболее общие черты политического режима, его семантическую окраску. Иллюстраций, вероятно, достаточно для статьи, а более подробная информация – в книге.
Теперь мы подходим к главному. С конца ХIХ – начала ХХ вв. качество массовости обретается и такой системой как мировое сообщество в целом. Об этом много написано: развитие коммуникаций, экономическая взаимозависимость, интенсификация обмена товарами и идеями… В данном случае основными бифуркациями, радикально изменявшими глобальное политическое устройство, послужили мировые войны. Какой режим сложился после двух мировых войн?