Число и культура
Шрифт:
Такие конспективно обрисованные проблемы обычно именуются в специальной литературе кризисом идентичности. Подобный кризис в послевоенные полвека переживала Германия, самое крупное звено немецкого региона. Тем же термином можно воспользоваться для описания ситуации в ансамбле в целом, которому было непросто прийти к осознанию общности интересов, необходимости их последовательного отстаивания, непросто настроить общественное мнение составных единиц (прежде всего ФРГ, Австрии, Швейцарии) на фактическую, пусть и непродекларированную, интеграцию и политическую активность. Но все же мы уверенно говорим о складывающемся региональном ансамбле – апеллируя к географической и культурно-языковой общности, как минимум к полувеку безусловно-демократической традиции, к высоким экономическим достижениям трех стран.
Названные проблемы германского ансамбля либо решаются, либо будут решены в обозримый период, но пока речь шла о трех его основных участниках, а не четырех. То самое исключение из правил, возможность возникновения
Как мы помним, одно из пяти новых независимых государств, Словения, оказалось в южной системе, так сказать, выпадающим звеном, почти "белой вороной": доказанный иммунитет к силовым методам решения вопросов, успешные экономические и политические реформы, твердая заявка на вступление в ЕС и НАТО, благожелательно встреченная данными организациями. Если учесть, что эта самая западная часть бывшей Югославии с начала ХVI в. по 1918 г., в период владычества Австрии, уже побывала в ареале германского мира, подверглась его формирующему влиянию, что она исповедует одну из западных разновидностей христианства, а не восточную и не ислам,(46) что она – вместе с остальными республиками – испытала "вторую волну" германского влияния, то не лишено резонов допущение, что Словения в состоянии перейти из состава югославского регионального ансамбля в ансамбль германский. Ведь в первом из них – один на глазах превращающийся в инородный "лишний" элемент, во втором, напротив, – недостающий. Воспользовавшись физической аналогией, мы сказали бы об отрицательно и положительно заряженных "ионах" и о захвате одним у другого избыточного "электрона", если бы слово "захват" не ассоциировалось в политике с насилием. В настоящем же случае подавляющее большинство населения и руководства Словении выражает недвусмысленную волю вступить в ЕС и завязать теснейшие связи с его самыми развитыми членами.
Европейские перспективы Словении представляются даже более благоприятными, чем у ряда других, ранее состоявшихся членов ЕС. Скажем, Греция и Португалия, уже два десятилетия входящие в Союз и одни из самых активных экономических акцепторов, до сих пор остаются во многом "проблемными". Польша, Чехия, Венгрия, оказавшиеся в "первой очереди" на прием в НАТО и ЕС, образуют вместе со Словакией свой собственный ансамбль, страдающий как целое генетическими болезнями недавнего социализма и своего восточного, "полупериферийного" экономического положения.(47) У Словении же возникает исторический шанс оказаться в германском ансамбле, все остальные участники которого – элита европейской и мировой экономики. То есть, наряду с преимуществами членства в ЕС, Словения вправе рассчитывать на плоды той менее формальной, зато "особой" близости ("entente cordiale"), которая устанавливается в рамках ансамблей. Разве не лестно для Словении сесть за один стол с такими партнерами? Разве не вспыхивает в словенских душах надежда, что и их страна, как новый союзник, вскоре взойдет на ту же ступень, которую занимают ФРГ, Австрия и Швейцария? Со своей стороны, германский ансамбль не менее заинтересован в "расширении", в обретении, как и у всех, логически и имагинативно необходимого четвертого звена.(48) Попутно с ансамбля снимается печать исключительно национальной интеграции, до сих пор вселяющей некоторые подозрения со стороны чутких соседей, да и самих демократически настроенных немцев, австрийцев, швейцарцев.
В связи со сказанным естественно предположить, что в ближайшей перспективе Словении предстоит быть "втянутой" в складывающийся германский ансамбль, тривиальным следствием чего станет кватерниорность строения как югославского, так и германского ансамблей. В контексте происходящего нелишне напомнить о давнем предупреждении К.Юнга: если сознание упорно не принимает во внимание опыт архетипов, архетипические образы могут самым катастрофическим образом вторгаться в реальность (а в ряду архетипов он числил и четверичные формы). Мы, со своей стороны, обращаем внимание не только на коллективно-психологический аспект, но и на рациональный, хотя и бессознательно-рациональный.
Насколько четко отрефлектированы такие моменты, движущие мотивы и импульсы западным обществом и политиками? Создается впечатление, что пока ощущается скорее общее "направление ветра", чем достигнуто четкое понимание "от и до". С одной стороны, ФРГ в числе первых (иные из аналитиков утверждают: "поспешно") официально признала распад СФРЮ, новые независимые государства, справедливо заметив в этих событиях шанс для себя и для новой архитектуры Европы.(49) С другой стороны, поскольку и у Хорватии, наряду со Словенией, как представителя западной ветви христианства, бывшего владения Австрии, существуют определенные исторические основания – без задержки конвертирующиеся в современных условиях во вспышку надежд – на особую близость к германскому миру, то вполне ли определилась ФРГ с выбором, на какую из двух карт ей ставить? Если согласиться с тем, что в центре Европы действуют те же политические
Попутно можно отметить, что нынешняя Союзная Республика Югославия состоит из Сербии и Черногории (вероисповедание – православие), однако в Сербии вплоть до недавнего времени существовали две автономии: северная Воеводина, на территории которой компактно проживает венгерское меньшинство (католическое), и на юге – край Косово, населенный преимущественно албанцами-мусульманами. Бывшие автономии заявляют о себе и в новых условиях, итого М = 4. Читатель самостоятельно определит, какая из названных единиц занимает обособленное положение и ответственна за членение согласно принципу 3 + 1.
Воздержимся от перечисления тех многочисленных ошибок, которые сделаны и, вероятно, еще будут сделаны как видными западными политиками, так и представителями бывшей Югославии – это увело бы в сторону от обсуждаемой темы. Заметим лишь, что упомянутые "ошибки" в известном смысле неизбежны – ведь речь идет об исторических процессах (формирование политических симплексов), регулируемых, как не раз говорилось, хотя и вполне рациональными, но бессознательными механизмами. В чем еще проявлять себя фактору бессознательности, как не в неопределенности, заблуждениях, ошибках? Политики, как корпорация, оказываются их главным проводником. Уместно напомнить и о давнем историческом опыте – как ведущие русские, европейские и американские политики дружно попадали пальцем в небо в период Гражданской войны в России при обращении с тогдашним четвертым политическим типом, большевиками.(52) Современная русская политическая элита, мягко говоря, не лучше, чем западная, справляется с ориентацией в тех проблемах, которые принадлежат ее компетенции. Со временем все займет свое место. Подведем итоги последнего пассажа.
В центре Европы на глазах складываются два региональных ансамбля, каждый из которых обладает кватерниорным строением. Югославский ансамбль: Югославия, Хорватия, Македония, Босния и Герцеговина. Германский ансамбль: ФРГ, Австрия, Швейцария и Словения (плюс крошечный Лихтенштейн на правах "остальных").
Специально для любителей обертонов можно отметить, что в обоих случаях наблюдается та разновидность кватерниона (М = 4), которая отличается ощутимо "обособленным" семантическим статусом одного из элементов и подпадает под формулу 3 + 1. На фоне трех немецкоязычных, давно демократических, высокоразвитых государств выделяется славянская, постсоциалистическая, менее развитая Словения. По критерию размеров усматривается списочно иное, но структурно сходное членение. Население Австрии, по данным 1984 г., составляет 7,6 млн. чел., Швейцарии – 6,4 млн. (1983), Словении " 1,9 млн. (1981), тогда как в объединенной Германии проживает 76,0 млн. (1984 г.). Демографический, как, впрочем, и экономический, факторы свидетельствуют об отчетливо выделенном, доминантном положении Германии (что, конечно, не означает в современных условиях утраты оставшейся тройкой политического голоса в общих делах).
В югославском ансамбле лишь в Боснии и Герцеговине проживает равноценная с другими мусульманская община. Кстати, ситуация взаимодействия в Боснии трех политизированных этноконфессиональных групп: православной сербской, католической хорватской и мусульманской, – описывается (см. раздел 1.4.1) значением n = 3, ведущим, согласно теории, к кватерниорности (М = 4) системы в целом. В этом смысле можно сказать, что Боснии принадлежит роль "сердца" ансамбля, от нее исходит его логически-структурирующая сила, здесь – "в Сараево" – хранятся ключи ко всему региону. Специфически конфессиональный оттенок конституирующего отношения n = 3 – причем, отношения между двумя наиболее консервативными ветвями христианства (православием и католичеством) и еще более традиционалистским исламом – отбрасывает тень на характер всего ансамблевого кватерниона, в котором будто "навеки" запечатлены самые глубокие, "сакраментальные" проблемы, наследие тех времен, когда сталкивались Константинополь и Рим, когда христианская Европа и исламский Восток выясняли "кто прав". В данном месте драма столкновения цивилизаций будто застыла, протягивая руки к современности. Четвертый элемент и в настоящем случае отличается "девиантностью" и даже брутальностью. Но на этом анализ структуры Европы не завершен.