Чистая книга: незаконченный роман
Шрифт:
Надо ли взывать к революции?
В Красной Пресне какой-то революционер, участвовавший в революции, увидел будущее России – страшное будущее, и он делает радикальный для себя вывод: все сделать, чтобы избежать братоубийственной войны. Его называют ренегатом, изменником.
А кто взывает к боям? Тот, который не участвовал непосредственно в революции.Революция 1905 года – лишь репетиция. Избави Боже, чтобы развернулся по всей стране кровавый спектакль.
Ссыльные создают коммуну. Кто-то предложил более нейтрально:
Председателем коммуны избирают Бурова. Сперва его хотели назвать старостой. Но он решительно возразил: нет, коммунизм и пособник царизма (а кто же иной сельский староста) несовместимы.
Начинается жизнь коммуны. И сразу же неравенство.
1. Жилье разное. Получше и отдельно – у Максимовой – для руководителя. Остальные по три, по четыре в доме.
2. Питание. Тоже разное. Бурову дополнительно подбрасывают – находятся подхалимы. Оправдание: он же руководитель, теоретик, ему лучшие условия нужны.
3. Работа. Бурова освобождают от кухонных работ.
4. Вклад в коммуну. Одним – посылки, другим – нет. Одним – деньги, другим – нет. Опять неравенство.
5. Руководители и подчиненные. Коммунары рангом выше и пониже. Одно дело руководитель, другое – рядовые.
Сперва объединились все. Платформа: жертвы царизма. Однако вскоре же выяснилось – жертвы-то разные. Чернорабочие и белоручки. Начинается страшная грызня. Каждый день споры. Да чуть ли не до драки.
Крестьяне дивятся. Молодежь дивится: что же вы за коммунары? Хотите революцию делать, жизнь изменять, в коммуны всех согнать, а сами передрались начисто. Чуть ли не на ножах.
Буров изрекает: мы забыли, что, прежде чем объединяться, надо разъединиться. Распад коммуны закономерен. Это значит, что среди нас есть живые элементы, есть мертвецы и даже предатели. Вот что выяснила коммуна. И потому опыт ее полезен. И нечего хныкать: коммуна не оправдала себя. Плохие люди. Коммуну создадут только рабочие, только люди, прошедшие через горнило революции.
Еще о коммуне: элементарная несовместимость. Н. не может терпеть К. И тут хоть сколько ни толкуй о классовой солидарности, ничего не выйдет. Зарежут друг друга. Физически не выносят.
Другие из опыта распадения коммуны делают другие выводы. Если мы, интеллигенция, не сумели ужиться друг с другом, мы, сознательные, грамотные, то что же мы хотим от крестьян неграмотных, привыкших к частному хозяйству?
– Если надо, мы силой заставим.
– Рай коммунистический силой?
– Да, силой. Жертв боитесь… А капитализм мало притеснял? Мало жертв?– Так зачем же брать с него пример?
Одно из первых собраний ссыльных – о чем?
1. Организация быта. Коммуна. Бурные аплодисменты. Все охвачены энтузиазмом, ибо у всех мечта – построить новую справедливую жизнь.
2.
Но ссыльные люди молодые. Этого им мало. И скоро выясняется – куда же девать себя от безделья? Помогите, дайте работу, дайте занятия (царское правительство запретило работу, и это было самое страшное наказание). Да, сперва: учиться, овладевать знаниями. А когда же еще? Для настоящих ссыльных ссылка всегда школа, учеба, просвещение, пополнение знаний. Скоро, однако, учеба надоедает. Люди хотят работать. И многие находят себе занятия.
1. Юра Сорокин. Народознание. Надо науку такую организовать…
2. Вехов – работа. Агрономия.
3. Медик – фельдшер. Разрешили работать.
Другие, с безгласного разрешения властей, помогают крестьянам.
Ссыльные испытывают счастье. Естественное счастье сделавших полезное дело, помогших живым, конкретным людям.
А Буров клеймит их как вероотступников, как предателей революции. Как людей, отдаляющих революцию.
– Помочь людям – предать и отдалить революцию?
– А как же. Лечите, учите, облегчаете якобы жизнь. А на самом деле наносите огромный вред этим людям.
– То есть помогать – это вред?
– Вред. Это теория малых дел, которая давно осуждена.
– Вы не любите людей.
– Нет, именно вы не любите. В повестку дня России давно уже поставлена революция. Но одно из условий создания революционной ситуации – усиление гнета эксплуататоров, ухудшение жизни трудящихся. Диалектика: чем хуже жизнь у крестьян, тем скорее грянет революция.
– Да вы, да вы… Вы хотите сделать из нас угнетателей народа, да?
– Болван. Народ – это не крестьяне Копаней. Народ – это русский пролетариат – вот что прежде всего. А служить ему – приближать революцию.
– Хочу знать ваше отношение к крестьянству.
– На этот счет у нас полная ясность. Союзник пролетариата при руководстве союзом со стороны пролетариата.
– Вы хотите сказать – диктатура пролетариата.
– Совершенно верно.
– Хорошо. Диктатура пролетариата. А сколько у нас в стране пролетариата? Двадцать процентов!
– Но эти двадцать, пятнадцать процентов наиболее организованный, наиболее сознательный отряд русского народа. Наиболее культурный.
– Но почему эти двадцать процентов должны осуществлять диктатуру над семьюдесятью процентами населения, коим является крестьянство?
– Я сказал уже: он наиболее сознательный, развитой…
– Так сказать, высший тип человека?
– Если хотите, да.
– А крестьянин низший тип?
– Безусловно.
– Фигу тебе. Лимон выжатый выше лимона в соку? А рабочий по сравнению с крестьянином – это лимон выжатый. Или: трава, выросшая в подполье. Разве ее сравнишь с луговой?