Чистая кровь
Шрифт:
– Д-дело не в том, что меня превратят в решето! – переходил он на крик, и голос его невероятно искажался. – Тут важна… эстетика! Правда, учитель?
Старичок, покрываясь холодным потом, энергично кивал.
– Да ну, – воспринял я это как вызов, и выставил палочку на Иокка. – Давай это проверим?
Когда Иокк выставил свою палочку вперед в надежде «испепелить» меня своими занудными произношениями, между нами вставал Тукаш – шкаф в чистом его понимании, со скулами, за которыми даже глаз не было видно.
– Прекратите, – говорил он.
В такие моменты я цокал, пока гном что-то бубнил
В отличии от остальных братьев, Тукаш никогда лично не избивал меня; он принимал гордый нейтралитет и стоял далеко в стороне. Однако я подозреваю, что он просто стоял на шухере…
Как бы то не было, но в магии я преуспел, пусть мне и пришлось свыкнуться с тем, что свой «креатив» придется унять. В какой-то момент я понял, что буквально сплю с этим куском дерева, хотя я понимал, что эта любовь фальшива.
Когда мне исполнилось ровно двадцать, мое обучение высшей магии завершилось. Забавно было еще и то, что в этот день наш учитель откинул копыта, но это меркло над тем, что произошло дальше. Во время завтрака он был довольно активен: много набирал себе в тарелку, наливал себе побольше вина, много смеялся, что вообще не было на него похоже. Я тоже старался поддерживать в себе праздничный настрой – как минимум смеяться с его пьяных шуток. В какой-то момент он подорвался со своего места, высоко поднял бокал и сказал, что на выходных у нас намечен великий праздник. Это заявление все приняли с энтузиазмом. Я же был просто в шоке! «Неужели я впервые увижу, как проходят вечеринки?» – думалось мне, и на моем лице появилась глупая улыбка.
После обеда меня к себе вызвал отец. Войдя в его кабинет, я увидел уже знакомый портрет, а также отца, который, сидя на своем кресле, раскуривал трубку с пахучими травами. В руках у него был какой-то альбом. Отвлекшись от чтения и увидев меня, он подозвал меня к себе. Подойдя к нему, я тут же встал на колено и прижал кулак к сердцу.
– Ох, сын мой, не стоит, – сказал он. – Подними голову. Я… я никогда не был так счастлив, как сегодня. Ты наконец станешь магистром, как и твои братья. Нет, как я! Как твой дедушка! Как и говорилось в пророчестве – ты изменишь мир!
– Отец… я… о боги, я даже не знаю, что сказать… я счастлив…
И действительно, в тот момент я был счастлив. Все мое девство и часть отрочество давало исключительно кнут: насилия и унижения. И все почему? Потому что я был не таким, как все. Лишь переборов себя, я смог заполучить то, что давно желал – любви и уважения своего рода!
II
В ту ночь мне не спалось. Множество разнообразных мыслей все никак не могли уняться у меня в голове. Да и сложно было не думать, кроме как о грядущем празднике, стоявший у тебя на носу. Ночное небо было усеяно яркими звездами, и две луны нежно освещали ночной сад под моим окном. Я встал с постели, подошел к застеклению и прислонился к нему головой.
Так я и простоял всю ночь, и с первыми лучами солнца мое тело тут же рухнуло на кровать, но лишь на мгновенье, – в мою комнату вошла Эмма, – моя сестра. Глаза мои горели, да и разглядеть в ярком утреннем свете что-то было проблематично, но даже так я смог понять, что сестра была
Эмма была статной, высокой девушкой, чьей красоте мог позавидовать любой нарцисс. Волосы ее были ярко-рыжими, заплетены в длинную косу и лежали на ее плече. Лицо было острым и женственным, как и подобает истинной даме.
Однако не это привлекло мое внимание (почти). Когда дверь в мою комнату захлопнулась, я тут же вскочил и влетел в коридор. Сестра обернулась ко мне, и на лице ее был явный испуг. Правая бровь ее слегка приподнялась, что являлось ее неизменной привычкой при большом стрессе. Я спросил ее, как она смогла попасть в мужское крыло (наш особняк был поделен на мужское и женское крыло), на что она ответила:
– Мне отец разрешил.
После этих слов она резко развернулась и отправилась прямо на улицу, где ее уже ждал лакей.
«Разрешил отец? Что-то мне в это не верится», – подумал я тогда.
Я бы мог взять и пойти к отцу, дабы высказать ему свое мнение на то, что его правила нарушаются, однако силы стали покидать меня еще во время прохода мимо комнаты. Ноги сами завернули в проем, и я лишь мог молча подчиниться им…
Прошло несколько дней. За это время то, что могло поменяться – не поменялось; то, что могло вырастить – не выросло; то, что могло меня завлечь сильнее, чем подготовка к празднику – не завлекало и вообще не привлекало никакого внимания. В какой-то момент я начал осознавать, что я становился озабоченным этим днем. На столько сильно я погрузился в выбор имиджа и речей, которые, как мне думалось, я буду произносить на торжественном вручении грантов, что напрочь забыл о сне.
Напомнила мне о нем моя вторая сестра Нуна. Эта была эльфийка с слегка повисшими ушами, с серебристыми волосами, подстриженными под каре, и нежными руками, – на столько, что любая поверхность могла вызвать на них царапины или трещины, – которые она прятала под белоснежными перчатками. Глаза ее были мамины – добрыми и спокойными. Она зашла ко мне в комнату в самый разгар моей речи; она ждала, пока я замолчу и раскраснеюсь, как помидор, а затем, слегка посмеявшись в кулачок, войдет с подносом, на котом стоял горячий кофе.
– Ты сегодня в ударе, братик, – сказала она нежным голоском. – Тебя слышно даже у нас.
– П-правда, что ли? Ох… как не ловко…
– Но знаешь, мне нравится! Я их слушала каждый день, и каждый день я удивлялась твоим талантом… – сказала она и спрятала личико за перчаткой, мило хихикая.
– Ох, сестра, не смущай меня… – я спрятал глаза в пол. – Это еще сильнее вгоняет меня в краску…
– Хи-хи…
Сестра налила мне чашечку чая, поставила ее на стол, а сама села на кровать. Платье на ней было серебристым и скромным, и скорее напоминало сложенный халат, связанный поясом. Мои глаза быстро оглядели ее фигуру: я тут же подметил, что она от меня что-то хотела. Сложно сказать, почему я так решил. Возможно, потому что ее плечи были слегка напряжены, а ноги терлись друг об друга.