Чистильщик
Шрифт:
– Тихо, ага, – вежливо предупредил Стае, усаживаясь на переднее место.
– Мы тебя в одно местечко свезем – потолкуем. Не вредничай – и останешься жив.
– Не стыдно? – укоризненно пробормотал Байрам, рассматривая наши с Коржиком лица, обтянутые черными чулками. – Прячете лица, сынки… Женский штаны на голова надел, э! Кто такой вообще?
– Поехали, – бросил Стае Коржику. – Времени в обрез…
За следующим же поворотом к нам присоединился Саша Шрам на «Ниссане». Коротко притормозив, мы со Стасом резво пересадили плененного агу, на голове которого к этому времени уже покоилась вязаная лыжная шапка.
сели сами и сделали ручкой Коржику, умчавшемуся вдаль на бандитской тачке – отгонять на место…
Эта ампула
Допрос Байрама был очень коротким. Как только начал действовать препарат, мы моментально выпытали все, что нужно, и препроводили Байрама в невменяемом виде в Верхний Яшкуль на патрульной машине мнительного Валеры Базырова. Там пленнику предстояло прожить с шапкой на голове три дня – ровно столько времени мы отводили на претворение в жизнь второй части «Троянского коня». В субботу утром – часиков в девять – из Москвы прибывает 319-й скорый Москва-Новотопчинск. Именно на нем будет курьер Гусейна с партией «чернухи» для Протаса. Партия приличная – 70 кило. Прячут ее в бункере с углем, «крыша» – московский обрусевший мамед, бригадир проводников. А курьер… курьер, спешу вас обрадовать, – один из младших братьев Гусейна – Сеид-Ага. Оказывается, братья-главари, несмотря на почтенный возраст, до сих пор не чураются коллективного труда на благо общины.
– Ой-е-ей! – испугался впечатлительный Стае, услышав имя курьера. – А не слишком ли круто? Тут ведь потом такое начнется! Выгребаться будем до скончания века!
– А недолго осталось, – успокоил я его. – Всего-то два года – потом двадцать первый грянет… Так что, Стасик, прорвемся – не дрейфь…
Вечером этого же дня мы со Стасом посетили Толстого. Помните бывшего приближенного Протаса, которого последний страшно обидел? Вот-вот… Толстый, оказывается, очень недурственно обходился без бригады – дела у него обстояли прекрасно. Он не так давно переехал в новую четырехкомнатную квартиру, благополучно пристроив свою «хрущобу»; заимел новенькую «Мазду» и не имел оснований жаловаться на жизнь.
– Знаете, у меня все есть, ребятки, – мудро заявил Толстый, выслушав нас со Стасом. – Так что… А если я сделаю то, о чем вы просите, я многим рискую… Впрочем, я рискую многим, даже если не сделаю то, о чем вы просите. Впрочем… Я помогу вам. Чтобы досадить этому жадному придурку, я готов… Однако как бы вам не пролететь с такими масштабами!
Мы ударили по рукам и вручили бывшему группировщику десять «лимонов» на командировочные расходы. Улететь в столицу он обещал сегодня же, ночным рейсом Новотопчинск – Москва. Дело в том, что младший братишка Протаса, студент Новотопчинского университета (юрфак), в данный момент находился в Москве на трехмесячных курсах подготовки для поездки с группой перспективных студентов в какой-то американский университет. Толстый, пребывавший со Снеговым-младшим в приятельских отношениях, должен был встретиться с ним вроде бы ненароком, повести в кабак и, ужрамшись вдрызг, поведать о деталях доставки «дури» для кировской бригады. На следующий день он должен был встретиться с братом Протаса и горячо попросить его, чтобы тот молчал о вчерашних пьяных базарах – а то Толстому головы не сносить!
Славе и Сереге Айдашину предстояло выяснить, в каком вагоне едет курьер, и вмонтировать четыре портативные видеокамеры и… и самим прибыть в этом же вагоне, прикинувшись обычными пассажирами.
…Пока наши оперативники развлекались в столице, мы даром времени не теряли. Машина тотальной слежки за фигурантами «Троянского коня», запущенная Славой Завалеевым, успешно функционировала, позволяя нам пребывать в курсе всех подробностей жизнедеятельности супостата, – опираясь на эти подробности, наш маленький коллектив доводил Гогу до «кондиции», выжидая, когда наступит удобный момент для последнего «нажима» на растревоженную психику бригадира.
Гога
«Пидарский накат» на Гогу не ограничивался ночной вакханалией. Ежечасно бригадиру звонили разные товарищи из разных мест города и довольно прозрачно намекали на его «немужиковское» прошлое. Пейджер у Гоги выдавал всякую информацию от неизвестного абонента из Сыктывкара. Гога ушел в себя, никуда не выходил и целый день сидел на балконе, потребляя неумеренно пиво, которое любил больше жизни. Сидел с телефоном в руках, ожидая сообщений от подчиненных о положительных результатах оперативно-розыскной работы. Положительных результатов, увы, не было. Подчиненные периодически привозили Гоге обнаруженные в разных местах города листовки. Все с тем же гомосексуальным уклоном – и все про Гогу. Гога те листовки рвал на части, топтал ногами и развеивал по ветру, бросая с балкона. Под домом образовывалась изрядная куча рваной бумаги, к которой подходить никто не решался – боялись… А разок случилась вообще жуткая «залипуха»… Гога ведь на балконе сидел безвылазно. А в парке с утра до вечера транслировали радиоконцерты. И вот, представьте себе, однажды, часиков этак в двенадцать на третий день после начала «телефонной войны», мощные репродукторы милым голосом молодой дамы передают на весь Октябрьский парк: «А теперь по заказу Сыктывкарского клуба секс-меньшинств передаем песенный привет собрату по убеждениям, проживающему в нашем городе, – Анджею Стадницкому…» И полились первые такты славненькой песенки: «…Медленно минуты уплывают вдаль, встречи с ними ты уже не жди…» Сказать, что Гога кричал в телефонную трубку, требуя немедленной расправы с коллективом радиоцентра, – значило поскромничать.
В пятницу Оксана проанализировала ситуацию и сообщила, что клиент дошел до кондиции – можно брать тепленьким. Мы со Стасом, Коржиком и Сашей Шрамом тут же прокатились к бару «Мария», где обнаружили припаркованный вопреки всем дорожным правилам посреди улицы «Шевроле» Гогиного приближенного Щуки. Стае – рубаха-парень – зашел в бар и, обнаружив отдыхающих в уголке Щуку с Сушкой, ласково сообщил им, что он из кировской бригады, а кировский бригадир, зная страсть Гоги к пиву, посылает ему подарок – два ящика сногсшибательного баварского пива, про которое никто, мол, ранее и не слыхивал! Поехали, заберем – здесь два квартала.
– Это небезопасно, – лениво сказал Щука.
– Что небезопасно? – удивился Стае. – За пивом ехать?
– Не… небезопасно пиво Гоге везти, – сообщил Сушка. – Он щас на взводе – что-нибудь не так ляпнешь – порвет. Щас лучше подальше от него держаться.
– Так давайте я вам пиво отдам, а вы к дому подъедете и позвоните. А он пиво получит и, глядишь, подобреет… А?
– Хм… ну, давай, – согласился Щука. – Только ты тогда с нами поедешь – если Гоге будет облом кого-нибудь посылать вниз, сам понесешь и скажешь ему че почем. Идет?
– Можно, – согласился Стае. – Пошли…
Через несколько минут Стае с «быками» забрали в подвале мелкооптового магазина-склада два ящика пива – оно действительно было необычным в своем роде; мы обыскали весь город и обнаружили три ящика безалкогольного пива с отвратительным вкусом, но с очень красивыми этикетками – и поехали к Гогиному дому. Я, Саша Шрам и Коржик на почтительном удалении ехали вслед за ними в готовности приступить к экстренным действиям.
Звонить Гоге не пришлось – бригадир сидел на балконе и, едва «Шевроле» Щуки подрулил к дому, свесился вниз, наблюдая за машиной.