Чистильщик
Шрифт:
– Я привык выполнять свои обещания, – сообщил я, останавливаясь возле могилы моих родителей. – Я вас пальцем не трону – вы сами.
– Как это – сам? – удивился прокурор – в голосе его я уловил надежду.
Достав из кармана лист с заявлением, я аккуратно срезал верхнюю часть – где было написано «Начальнику УФСБ» и «Заявление», лист свернул вчетверо, вручил Саше Шраму и назвал адрес, по которому он должен был доставить сие послание после того, как мы прибудем домой. Затем я велел бойцам обнажить оружие и попросил их удалиться на двадцать шагов.
– Это могилы моих родителей, – пояснил я дрожащему в ознобе прокурору и протянул ему карабин. –
Прокурор завороженно уставился на карабин, медленно протянув руки, он вдруг схватил оружие и отпрыгнул в сторону. В двадцати метрах от нас раздался лязг затворов. Обернувшись на звук, прокурор застыл и с полминуты лихорадочно соображал. Затем он направил ствол мне в живот. Я не шелохнулся.
– Нет-нет… – пробормотал прокурор. – Что толку… – И вставил ствол карабина себе в рот. Я погасил фонарик. Выстрел в темноте был похож на взрыв гранаты – что-то горячее брызнуло мне в лицо… спустя дол О секунды раздался мягкий шлепок о грунт, и я включил фонарик. Тело прокурора лежало на надгробии моей матери. Я аккуратно стащил труп с могилы и медленно пошел прочь.
Глава 5
Парик из натурального волоса старит Стаса лет на двадцать, не меньше – за пять дней лохмы рыжеватых волос свалялись комками, и теперь мой соратник похож на некое подобие гигантского пуделя, брошенного хозяевами. Живописные лохмотья и недельная щетина – все это вписывается в имидж закоренелого бомжа, который мы старательно примеряем на себя для успешного вскрытия программы «Подснежник» вот уже пятый день. Если верить Стасу, вид у меня ничем не хуже, чем у него. Точнее – ничем не лучше.
Правда, когда мы появились в подвале подготовленного к сносу дома, который избрали в качестве своего временного обиталища наши «соратники», профессиональные бомжи нас раскусили, но гнать не стали.
– Живите на здоровье, – радушно разрешила неофициальная лидерша подвала Леся, – места всем хватит…
Затем она понюхала воздух и ощерилась беззубой улыбкой, сделав неожиданное предположение:
– Репортаж делаете? А на камеру снимать будете?
Мы со Стасом принялись активно недоумевать по поводу столь странного приема.
– Да нам все равно – нет так нет, – беззаботно оборвала Леся, объяснив, что от нас не так пахнет. Оказалось, что бомж пахнет подвалом, помойкой, канализацией и вообще – нежитью. Пришлось экстренно придумывать правдоподобную версию: бомжи мы недавние, поскольку нас обоих «кинули с хатой» в соседнем городе и пообещали «завалить». Вот и пришлось на товарняке подаваться куда подальше. Пока решили перекантоваться здесь, а там видно будет.
Вот так состоялось наше «вливание» в «коллектив», дабы острей проследить один из основных аспектов левой деятельности нашей подконтрольной мафии – программу «Подснежник». Об этом «Подснежнике» вскользь упомянул Мирюк – но в общих чертах: ничего конкретного губернаторский исполнитель не знал. Такую же скудную информацию выдал прокурор, упомянув, что за осуществление программы отвечает замначальника УВД по ООП (охране общественного порядка) – он же младший брат начальника УВД.
На следующий день после «самоубийства» прокурора нам пришлось экстренно менять место дислокации: позвонил
– Это пройдет – привыкнешь, – успокоила меня Оксана и принялась за Стаса. Спустя три часа я уже настолько сжился с новообретенной деталью внешности, что начал о ней забывать – парики были изготовлены мастерски.
Город гудел. Обязательный Настырный не постеснялся:
в утреннем выпуске «Новой недели» во всю первую страницу зиял этот суперскандальный материалец. Ближе к вечеру позвонил Слава Завалеев и сообщил, что меня желает видеть врио областного прокурора – Сухов.
Я позвонил Сухову и договорился о встрече. В этот раз мы подъехали к скверу напротив прокуратуры на «Ниссане», приняли врио прокурора и отъехали пару кварталов, после чего я попросил Сашу с Коржиком прогуляться минут десять.
– Он должен был умереть тихо, – напустился на меня Сухов. – Без всех этих ненужных эффектов! Ты катастрофически ускорил развязку, и теперь нам придется очень туго. И потом – что это за история с твоими родителями? Это что – действительно… эээ… все так и было?
– Это он сам, – невозмутимо парировал я, с удовлетворением отметив, что туго будет теперь не мне одному, а «нам». – Я узнал об обстоятельствах гибели моих родителей из достоверных источников, явился к нему вечером и сказал – ты мразь и дерьмо. Если хочешь как-то загладить свою вину – застрелись как настоящий мужик. Ну и вот…
Далее Сухов изложил, какие это проблемы у «нас» возникают. Бригада от Генпрокуратуры России ожидается уже сегодня вечером – работать по факту самоубийства главы областной юстиции. На момент прибытия бригады получается картина известного художника «Утро в лесу»: три посторонних медведя в глухом лесу, где им ничего обломиться не может – все их боятся и никто не доверяет. Никто из «правильных», в свое время зашантажированных начальником УВД и его шайкой, показания давать не станет, потому как трясутся за свое благополучие. Фактических зацепок по УВД у нас не имеется – а именно с них следовало бы начинать расследование…
– Подождите, подождите, – возмутился я. – А что по губернатору? Этого что – недостаточно?
– А по губернатору нужна правительственная комиссия! – ехидно выдал Сухов. – Чтобы лишить его парламентской неприкосновенности! Без этого никто не имеет права его пальцем тронуть!
– Ну и что теперь? – упавшим голосом вопросил я. – Что ж – выходит, все зря? Столько труда вложено… А вы? Что ж вы раньше не сказали?!
– А я не Ванга, чтобы предположить, что этот… кхм… ну, что он застрелится и опубликует свое раскаяние тиражом в двести тысяч экземпляров! – мудро заметил Сухов. – Я думал, что мы все аккуратно распутаем, я прошвырнусь в столицу и все устрою по поводу правительственной комиссии – втихаря, так сказать…