Чисто альпийское убийство
Шрифт:
Зрительный зал и сцена были ярко освещены. На сцене стоял рояль с высоко поднятой крышкой. Инструмент обладал определенным сходством с тем самым гробом, который недавно вынесли отсюда, только блестел поярче. Одно место в середине четвертого ряда было перемазано кровью, в зале почти не осталось зрителей, кроме двух человек, сидевших в следующем ряду, точь-в-точь за тем злополучным креслом. Остлер терпеливо уговаривал их уйти, но граждане явно не торопились слушаться. В боковом проходе о чем-то советовались три санитара из пожарной команды, а в нескольких шагах от них стояла
Еннервайн стал размышлять над тем, как мог произойти этот инцидент. Действительно ли его можно считать несчастным случаем? Воображаемая линия начиналась вот здесь, на парапете, и заканчивалась на месте обнаружения тел — однако оно находилось не точно под балконом, а в нескольких метрах в сторону. Поэтому несчастный случай исключается. Самоубийство? Еннервайн представил, как один из двоих пострадавших влезает на парапет и отталкивается, дабы спрыгнуть вниз. Но чтобы достичь того места, ему нужно было оттолкнуться со страшной силой. С какой?.. Однако разве самоубийцы прикладывают все силы для того, чтобы прыгнуть как можно дальше? «На первый вопрос должны ответить физики, на второй — психологи», — подумал Еннервайн. В дверь постучали, и вошел Остлер в компании стильно одетой, ухоженной дамы, которая сразу же назвалась директором культурного центра, не представившись при этом по фамилии.
— Кошмар! Просто неслыханно! Это был первый концерт госпожи Файнингер в наших краях…
— Да уж, приятного мало, — кивнул Еннервайн.
— У меня есть один деликатный вопрос. Простите, может быть, в данный момент не слишком-то уместно говорить об этом…
— О чем?
— Завтра у нас матине, то есть утренний спектакль…
— Я знаю, что такое матине. Половина баварских полицейских имеет аттестат зрелости. Я вхожу в их число.
Стильная директриса сглотнула слюну.
— Итак, завтра утром у нас представление. Я что, должна его отменить?
— Думаю, вам придется отменить все спектакли на ближайшие дни.
— До какой конкретно даты?
— На этот вопрос мы сможем ответить лишь после того, как закончим работу на месте.
Начальница выслушала это известие в скорбном молчании.
— У меня тоже есть один деликатный вопрос, — сказал Еннервайн. — Мне нужен список всех сотрудников центра, включая рабочих сцены, вспомогательный персонал, гардеробщиков — всех без исключения, задействованных в подобных представлениях. Как минимум тех, у кого сегодня рабочий день.
— Да, конечно, но для чего? Разве этот случай… — Руководительница замялась в поисках подходящего слова.
— Уголовный, вы хотите сказать? Моя работа состоит как раз в том, чтобы выяснить это, госпожа…
— Бреннер. Собственно, фон Бреннер, но…
— Понимаю: в сфере культуры приветствуется скромность. Однако я хочу задать вам еще один вопрос, последний, госпожа… Бреннер.
— Ничего подозрительного я не заметила.
— Я не об этом. У вас есть список сегодняшних
— С этим не ко мне. Резервированием занимается госпожа Дойтике, поговорите с ней.
Упомянутая госпожа оказалась на месте и вскоре предстала перед Еннервайном, настроенная гораздо доброжелательнее своей начальницы. Гаупткомиссар сразу же перешел к делу:
— У вас есть список сегодняшних, посетителей?
— Полного списка, разумеется, нет, но большинство зрителей предварительно резервировали билеты, в обязательном порядке оставляя контактные данные. Треть билетов мы продали через вечернюю кассу — естественно, при этом никто не сообщал нам своих фамилий с телефонами…
— Выходит, у вас зафиксировано около трехсот имен с соответствующими телефонными номерами?
— Да, около того.
— Вы могли бы отксерокопировать для меня этот список?
— Конечно.
— Тогда будьте так добры, сделайте это прямо сейчас.
— А вы позволите мне задать один вопрос? Что с тем молодым человеком, который лежит внизу, на каталке?
Собеседники посмотрели вниз, в боковой проход. Действия врачей, столпившихся вокруг ложа Инго Штоффрегена, уже не были такими лихорадочными, как раньше. Не слышалось ни отрывистых распоряжений, ни данных в миллилитрах и миллиграммах. Один из санитаров пожарной команды снял шлем и закурил сигарету.
К сожалению, это не означало, что для «железного человека» самое страшное осталось позади. Перевозчик душ Харон уже сопровождал его через реку Стикс в подземное царство мертвых. Возможно, Инго даже сам правил лодкой. Или преодолевал эту дистанцию вплавь, на скорость.
6
— Какой именно звук вы слышали — треск или щелчок?
— Треск, щелчок — какая разница?!
— Очень большая. Не могли бы вы описать услышанное поточнее?
— Нет, не могу. Я шел слушать концерт, а не анализировать отдельные звуки.
«Хорошенькое начало расследования», — подумал обермейстер полиции Иоганн Остлер. Муть какая-то, а не показания. Свидетель сидел на балконе и не видел ничего, ровным счетом ничего, и даже не может толком сказать, что именно он слышал.
— Но ведь треск и щелчок — это совсем разные вещи, — терпеливо сказал полицейский. — Звук был скорее глухой — или скорее звонкий? Для нас это очень важно. Попытайтесь, пожалуйста, вспомнить.
— Я могу сказать только одно: шум был едва ощутимым и длился совсем недолго. Не будьте таким педантом. Слова «треск» и «щелчок» просто пришли мне в голову первыми.
— Вы могли бы воспроизвести этот звук?
— Как это — воспроизвести?
— То, что вы слышали, напоминало «крк»… — Остлер изобразил звук ломающегося стаканчика для йогурта, — или скорее «фумп»?
Последнее очень походило на удар острой мотыгой по мешку, набитому картошкой.
— Скорее «фумп».
— Значит, «фумп». Вы уверены?
— Да, теперь я ни капли не сомневаюсь: прозвучало нечто вроде «фумп».
— Большое спасибо, вы нам очень помогли. Вот номер телефона, позвоните в участок, пожалуйста, если вспомните что-нибудь еще.