Чисто астраханское убийство
Шрифт:
Попытались еще чего-то вкусного поесть, но уже в горло не лезло, и Дуся решила кое-что скоропортящееся убрать в холодильник и на ледник, в погреб, жалко же. Она принялась было уносить, но Слава поднялся и стал ей помогать, а Турецкий, у которого на руках и на коленях вальяжно развалилась счастливая и улыбающаяся Зинка, пытавшаяся полностью открыть глаза, посмотрел-посмотрел да и поднялся вместе с женщиной, держа ее на руках.
— Ну, что? — торжественно вопросил он. — По-моему, мадам полностью готова к совершению дальнейших великих подвигов! При моем
— А ты спроси у нее самой, — посоветовал Грязнов, ухмыляясь.
— Не могу, я в полном замешательстве, что делать с этим бренным телом? Нет, вообще-то, оно еще живое, дышит и даже, кажется, осторожно хихикает… — Он сделал вид, что прислушался и потом кивнул: — Точно, слышу тихий такой, русалочий смех. Ах, проказница!
— Да унеси ты ее к себе, и… отдыхайте. Поздно уже. Вы ж и поспать не успеете. — Дуся весело махнула рукой.
— И то верно, Саня, — подтвердил Слава. — Нельзя допускать, чтобы женщина так долго страдала от одиночества. Ты просто обязан хорошо утешить ее. Я прав, Дусенька? — Он проникновенно посмотрел ей в глаза. — А что поговорить по поводу ее… ну, трудностей мы не успели, так время ж у нас еще есть. Можно и завтра с утра либо вечерком, никто нас не торопит, не гонит, верно? Ты ж не прогоняешь?
— Какой разговор? По мне, Славушка, так живи, сколько душе угодно, я только рада буду. — Помолчала и тихо добавила: — И счастлива.
— Э-э, ребятки, — Турецкий покачал головой, — да у вас тут, гляжу, серьезно. Так мы пошли? Пошли, Зин? — обратился он к своей якобы безвольной ноше, но та ответила почти трезвым голосом:
— А чего еще нам надо? Разве танцевать больше не будем?
Все расхохотались, а она сделала вид, что захотела обидеться, но быстро передумала и заговорила чуть заплетающимся языком, из чего напрашивался вывод, что она на самом деле не так уж и пьяна, как представляется:
— И ничего смешного не вижу. Не будем, значит, и не будем, тогда сменим пластинку на… — Она повернула голову к Турецкому и спросила: — Слушай, кавалер шикарный, ты о чем думаешь, когда у тебя молодая и красивая девушка на руках… валяется?
Турецкий едва не уронил ее на пол, так стал смеяться.
— Я, Зинка, как тот несчастный солдатик, который при виде кучи битого кирпича все равно думает только о бабе!
— Ну, так и не тяни, — рассудительно заявила она, вызвав новый приступ хохота.
Ну, парочка! Грязнов кулаком вытирал слезы на глазах, а Турецкий продолжал стоять, держа Зину на руках, словно не зная, что с ней делать.
— Растерялся, Саня? — поддразнил Грязнов. — Так тебе и надо, не все коту масленица. Тебе ж сказано: не тяни кота за хвост. У тебя что, на веранде больше места своего нет?
— Место есть, — задумчиво ответил он. — Но я еще не решил…
— Чего ты не решил?
— Каким способом…
Грязнов икнул и подавился, повиснув на Дусе, а та, изнемогая от хохота, колотила его по спине кулачками и не давала рухнуть на пол, как Слава ни пытался.
Наконец, Турецкий унес Зину на веранду,
— А пойдем-ка и мы? Знаешь, чего я больше всего ожидал весь вечер?
— Скажи, — тихо произнесла она.
— Вот этой минуты, — шепотом произнес он из губ в губы… Конечно же, утро наступило очень скоро, и — никакого похмелья. Даже удивительно.
Грязнов удивленно посмотрел на сиявшую от счастья Дусю, а она, поняв смысл незаданного вопроса, ответила:
— Пища здоровая, милый мой генерал. Никаких канцерогенов. Да и выпили-то — так, для удовольствия. И Зинка, я тебе скажу, не была пьяной, я думаю, она просто чувствовала себя не очень ловко с новым человеком, который ей, несомненно, понравился, я видела, ну, и просто немного притворилась. Мол, ты сам решай, а я ничего не вижу и не слышу. А потом: «Ах! Что это со мной?» Но, как говорится, поезд уже пошел, и остается ей теперь только одно — ехать и качаться, качаться и ехать.
— А ты — психолог, — с удовольствием констатировал Грязнов. — Смотри-ка, не ожидал такой твоей реакции.
— Да чего уж тут тайного? Все мы, бабы, одинаковые, все о счастье мечтаем — не навсегда, так хоть на время… которого у нас все меньше и меньше.
— Ну, ты еще очень молодо выглядишь, молодчина, крепкая, сильная… А волосы — просто чудо, ни единой сединки. Подкрашиваешь, поди? — он подмигнул ей.
— Да ни в жизнь! Я — натуральная.
— Это я уже успел заметить, — хмыкнул Грязнов и вздохнул. — Эх, Дусенька, тебе бы… да-а…
— Чего? — спросила осторожно она, не дождавшись окончания фразы.
— У-у-ух! — с удовольствием протянул Грязнов и покачал головой. Так и не дождалась.
А другая пара все не появлялась. Грязнов забеспокоился, попросил Дусю осторожно заглянуть на веранду. Она пошла, попыталась слегка приоткрыть дверь, но та скрипнула, и Дуся увидела сидящих за столом на веранде друг напротив друга Турецкого и Зинку. И они были одеты и мирно беседовали. Но так тихо, словно боялись разбудить спящих в доме.
— Вы это чего? — удивилась Дуся. — Сидят, как мышки… Слав, да они давно не спят, иди сюда, посмотри! Вы чем занимались-то, друзья мои? Вышел и Грязнов, руками развел: всего мог ожидать, но только не такой идиллической картинки.
— А вы за нас не беспокойтесь, — мягко объяснился Турецкий. — Мы ведь почти все успели, да, Зин?
— Конечно, — подтвердила она, улыбаясь, и многозначительно добавила: — но только далеко не все, Саня. Лично у меня в запасе еще много осталось. На будущее… Ладно, шутки в сторону. А я, Дусь, рассказываю вот Сане про наши беды… Ну, про Катюху там, про доктора моего… Вообще, про весь наш беспредел. Он попросил, я и рассказываю. Ах, если бы помог кто, — вздохнула она. — Только никому, я чувствую, это не нужно. На краю пропасти живем, и никто руку протянуть не желает.