Чисто научное убийство
Шрифт:
— Что же интересует его на самом деле? — спросил Холмс, разглядывая висевшие на стенах картины с изображением морских пейзажей и старинных галеонов. Похоже, его совершенно не интересовали интересы молодого Говарда, и вопрос он задал только для того, чтобы поддержать беседу.
— Лошади, мистер Холмс! — воскликнул Баренбойм.
— У него есть конюшни? — удивился Холмс. — Признаться, я не заметил ни одной в Чичестере.
— Он играет на скачках, мистер Холмс. Ипподром — его стихия. Жокеи — его лучшие друзья. Он честный человек, мистер Холмс,
Баренбойм помолчал. Молчал и Холмс, не сводя взгляда с картины, на которой были изображены, по-моему, сами владельцы Южной пароходной компании, стоявшие на борту какого-то судна.
— Но я плохо представляю, — продолжал Баренбойм, вздохнув, — как пойдут дела компании, когда Патрик сядет вон в то кресло, где всегда сидел Джордж.
— Патрик наследует отчиму? — осведомился Холмс.
— Да, полностью.
— И завещание вступает в силу немедленно? — это было скорее утверждение, чем вопрос.
— Конечно, — кивнул Баренбойм. — Есть один нюанс, но он несуществен…
— Да, да? Вы сказали о нюансе.
— Патрик должен полностью войти в курс дел компании. Это естественное требование, оно оговорено в завещании Джорджа. Думаю, когда оба мы оправимся от этого страшного события… Патрику придется, конечно, меньше внимания уделять своим былым привязанностям.
— А до того времени, когда вы сочтете, что молодой Говард готов занять место мистера Уиплоу…
— До того времени финансами распоряжаюсь я. Впрочем, не думаю, что это продлится долго. Патрик сказал мне вчера, что с понедельника начнет вникать в дела. Он умный парень, мистер Холмс, и я думаю, что, действительно занявшись контрактами и спорными проблемами фрахта, Патрик со временем станет хорошим компаньоном.
— Не сомневаюсь, — подтвердил Холмс. — Молодой Говард произвел на меня приятное впечатление. Немного эмоционален, но это привилегия молодости. По-моему, я так и не убедил его в том, что никто не мог убить мистера Уиплоу. Он остался при своем мнению вопреки очевидным фактам.
Баренбойм нахмурился.
— Вы говорите, что Патрик… — начал он с оттенком недоумения в голосе. — Впрочем, конечно…
— Вы хотели что-то сказать, мистер Баренбойм?
— Нет, мистер Холмс. Я просто думаю, что нам обоим трудно смириться с мыслью, что Джорджа больше нет…
— Вы не возражаете, мистер Баренбойм, — сказал Холмс поднимаясь, — если мы с доктором Ватсоном посетим вас еще раз сегодня вечером? В семь часов, если вы не против.
— О, конечно… У вас есть какие-то вопросы?
— Вопросы, мистер Баренбойм? Нет, но я надеюсь, что к вечеру у меня будут кое-какие ответы. Я имею в виду причину самоубийства мистера Уиплоу.
Мы оставили Баренбойма в глубокой задумчивости.
— Ватсон, — сказал Холмс, когда мы вышли на шумную площадь, — если не ошибаюсь, вон там видна вывеска почтового отделения? Пойдемте, мне нужно дать телеграмму.
Мой друг быстро набросал текст, и я сумел
— Думаю, что в течение дня поступит ответ от моего адресата, — обратился Холмс к телеграфисту. — Я зайду за ним к шести часам.
— Хорошо, сэр. Мы работаем до семи.
— А теперь, Ватсон, — обратился ко мне Холмс, — мы можем, наконец, исполнить давнюю мою мечту и побродить по набережной. Вам не кажется, что морской воздух благотворен для организма?
— Ваше счастье, Холмс, — заметил я, — что нет обычного для Портсмута южного ветра. Иначе вы были бы иного мнения о достоинствах прогулки.
Холмс рассмеялся и, взяв меня под руку, увлек к каменному парапету, над которым с дикими воплями кружились чайки.
После вчерашнего дождя и довольно прохладного утра погода, пожалуй, действительно разгулялась. Солнце излучало мягкое весеннее тепло, а редкие облака не были способны уронить на землю ни единой капли влаги.
— Чего вы ждете, Холмс? — не выдержал я, когда после двухчасовой прогулки по набережной мы заняли столик в ресторане. — Если вам все ясно в деле Уиплоу, почему бы не вернуться в Лондон поездом в три сорок?
— Мне все ясно в деле Уиплоу, дорогой Ватсон, — ответил Холмс. — И именно поэтому мы не можем пока вернуться в Лондон.
— Я не понимаю вашего умозаключения!
— Потерпите, Ватсон. Это куриное крылышко, по-моему, слишком жесткое, вы не находите?
Крылышко было даже чересчур разваренным, но вступать в спор мне не хотелось.
Я думал, что после обеда мы продолжим прогулку — надо же было как-то убить время до шести вечера! — но Холмс неожиданно для меня кликнул кэб.
— Сколько возьмешь до Чичестера, приятель? — спросил он кэбмена.
— Три шиллинга, сэр, — ответил громила-кучер и, заметив недовольство на лице Холмса, добавил: — Мне еще обратно возвращаться, сэр, а дорога не близкая.
— Поехали, Ватсон, — сказал Холмс. — Думаю, что другой кэбмен потребует четыре шиллинга и начнет жаловаться на плохое состояние дорог.
— И будет прав, — пробормотал я, вспоминая вчерашнюю тряску. — Мы возвращаемся в имение Уиплоу, Холмс? Зачем?
— По глупости, дорогой Ватсон. Я должен был еще вчера обо всем догадаться и задать садовнику Генри один-единственный вопрос. Если будете писать об этом деле, Ватсон, упомяните, что Холмс был слеп, как курица.
— К тому же, — добавил он, — я хочу и мистера Говарда пригласить на встречу в офисе Баренбойма. Ему наверняка будет любопытно услышать, о чем мы станем говорить.
— Вы в чем-то подозреваете Баренбойма, Холмс? — наконец догадался я, сложив все прежние недоговорки и вспомнив заданные Холмсом вопросы.
— А кого же еще, Ватсон? Кого же еще? Если бы не славный мистер Баренбойм, нам не довелось бы заняться этим делом!
Произнеся эту загадочную фразу, Холмс погрузился в глубокое раздумье и молчал, пока мы не подъехали к тополиной аллее.