Чисто семейное убийство
Шрифт:
— И кто у нас муж?
— Может быть, им станешь ты, — беспечно сказала королева химреактивов и поцеловала Кривенцова в губы.
Их отношения развивались стремительно. Ради Ларисы Геннадий Петрович еще больше ужесточил свое расписание, вычеркнув из него двух (из двенадцати) своих старых, проверенных подруг. И поддался страсти. Лариса оказалась обворожительной, нежной, сговорчивой и понимающей. Такого сочетания ума, интуиции, фантазии Геннадий Петрович не встречал даже в годы обильных сексуальных тренировок. Время от времени Кривенцов чувствовал, что девушка его мечты не вполне бескорыстна, иногда даже ему казалось, что над ней и над ним работает
Несколько раз Геннадий Петрович ловил на себе застывший, оценивающий взгляд Ларочки, от которого по коже бегали мурашки. Время от времени она многозначительно замолкала, предаваясь каким-то далеким, одной ей известным переживаниям. Иногда ни с того ни сего она вдруг начинала сперва легонько, а потом истерично, надрывно плакать. И если бы Ларочка не была такой хорошей, свежей любовницей, Геннадий Петрович предпочел бы от нее отдохнуть. Однажды Ларочка перебрала и устроила некрасивый пьяный скандал с пугающими обвинениями.
— Вы все надо мной издеваетесь. Я для вас — игрушка, кукла. Но я не маленькая девочка. Не маленькая. И про всех, про всех… Я все про всех… И ты, Геночка, еще пожалеешь. Потому что я и тебя на чистую воду выведу… Я все могу…
Неделю осторожный Геннадий Петрович от нее прятался. Мужественная секретарша забронировала дверь собственным телом, а Людочка вообще отключила телефон.
Еще через неделю Геннадий Петрович заскучал. За четырнадцать дней он осуществил всего две новые вылазки, обе оказались успешными, но очень скучными. Кривенцов поймал себя на мысли, что немного влюбился. Он решил порадовать Ларочку чем-нибудь необыкновенным. Для этого с антресолей Геннадий Петрович достал сценарий старой стэмовской постановки, который раньше казался ему очень смешным.
— Ларочка, я буду у тебя в восемь.
Он позвонил ей с работы прямо с утра, чтобы весь день ощущать сладкую приподнятость всех органов и систем.
— Я рада, — сказала Лариса надтреснутым заспанным голосом. — Мне нужно сказать тебе что-то важное… Я тебя люблю.
Она встретила его голым телом и сильно накрашенным лицом. Планы грандиозного секса могли воплотиться прямо на пороге, но Геннадий не любил, когда кто-то уводил у него из-под носа выношенную инициативу. Он пришел мириться и удивлять.
— Давай чаек-кофеек и жди меня на кухне. — Гена заговорщицки подмигнул красивым темным оком и скрылся в ванной. Через десять минут из мест общего пользования вышел психически больной красноармеец, решивший начать карьеру сексуального маньяка. Голову его украшала буденовка, тело — Людочкин вышитый розочками фартучек, под которым забавно дергался привязанный к причинному месту голубой атласный бантик. Для полноты картины на ноги были надеты валенки, на время позаимствованные у вахтера Гениного предприятия. По задумке авторов этот образ должен был воплощать «сумасшедшую
— Сюрприз, сюрприз. К вам пришел сюрприз.
Ларочка схватилась за щечки и скорчилась от смеха.
— На аукционе все продается. Все можно купить по сходной цене. Сто пятнадцать поцелуев — стартовая.
Гена сдернул с головы буденовку и запел что-то о красных кавалеристах. Столь внезапно проснувшийся в нем актерский талант потребовал лошадки. Вспомнив молодые годы, Геннадий Петрович, владелец крупного капитала, отец семейства и вообще, взгромоздился на тонкую турецкую швабру и лихо поскакал по коридору.
— У меня тоже сюрприз, — проворковала Лариса. — Я достала чудное возбуждающее средство. Называется «шпанская мушка». Я уже разлила. Выпьем и начнем!
Лошадь Геннадия Петровича резко затормозила и почти встала на дыбы.
— Мне не надо. Пей сама. Я же этот… Карлсон, у которого всегда есть крыша.
— Нет, вы все какие-то странные. То хлеба зимой не выпросишь, то в откровенность впадаете, — задумчиво выдохнула Ларочка. — Гена, ну перестань. Давай по-простому. Мне с тобой поговорить еще надо. Меня давно беспокоит один вопрос.
— Если бы меня беспокоил только один вопрос, я был бы самым счастливым человеком на свете, — обиделся Гена и решил отпустить лошадку. Черт знает что — ведь хотел удивить. Нет, с разговорами своими… — Сядь! — выкрикнул он. — Сейчас будет для нашей девочки стриптиз.
Лариса послушно села и налилась красной обидой. Гена аккуратно потянул за веревочку фартука и смешно качнул животом, из-под оборочки показался атласный бантик. От восторга Ларочка дернула головой и выпучила глаза. Геночка деликатно отвернулся и услышал, как она хрипло и надрывно, прямо до истерики, смеется. Наконец-то.
— А вот и я!
Он оголился до валенок и предстал перед Ларочкой во всей красе.
На ее лице застыла какая-то странная гримаса: то ли восторг, то ли недоумение. Гена даже удивился. Что она, в первый раз видит его в первозданном состоянии или это великая сила искусства?
— Не надо аплодисментов. Здесь все твое. — Он галантно поклонился и потянулся к дамской ручке, чтобы запечатлеть поцелуй.
Ларочка не двинулась с места, рука осталась вялой, безжизненной и плетью повисла вдоль тела. Гена занервничал: уж не довел ли он женщину до обморока? Слегка ущипнул Ларочку за щечку. Она не реагировала. Сидела, точнее, держалась на стуле, полуприкрыв глаза.
— Что-то ты бледненькая, — забеспокоился Гена и не нашел лучшего выхода, как плеснуть на девушку сырой водой с палочками Коха, вирусами гепатита и прочей ерундой, которая расползалась по городу. — Ты только не слизывай, — опомнился Гена.
Девушка не шелохнулась. Она, наверное, все перепутала — это не возбуждающее средство, а снотворное. Во дает! Гена искренне огорчился и присел прямо на пол, рядом с Ларочкой.
В кухне было тихо и совсем темно. Время от времени урчал холодильник «Днепр», оставленный в наследство от перевыполненного плана семилетки, тикали ходики. Гена замер и затаил дыхание. Его концерт по не зависящим от него причинам провалился. Вдруг ему стало страшно — по всему выходило, что минуту назад в этом помещении дышал только он один. Значит, Ларочка не спала? Он встал и навис над девушкой, подсунув ухо к самому кончику ее длинного носа. Оттуда раздавалась тишина. И ничего больше.