Чисто семейное убийство
Шрифт:
Валентину Сидоровну нельзя было пронимать дешевыми ловушками — государственное преступление в особо крупных размерах налагало кое-какие обязательства перед собой. Терять ей было нечего, и она эстрадным жестом коснулась ширинки наглого врунишки. Но она не знала Гениного секрета — он никогда не врал женщинам. Во всяком случае, в течение нескольких минут, дней, недель (если кому повезет) состоявшегося романа. Валентина Сидоровна резко отдернула руку и закраснелась. Непроизвольный комментарий «ого!» вылетел из ее алых, блестящих губ.
— Да! — скромно потупив очи, подтвердил Гена. — И давно, — сообщил он с интимной интонацией.
На личном фронте у Валентины Сидоровны было голо, редко и бесперспективно.
— Давайте назад платежку, — сказала она, стараясь не смотреть на потную и красную физиономию Кривенцова.
— Я же сказал, что это не имеет значения. Теперь я принципиально заплачу! Мы увидимся сегодня или я могу вам позвонить? Какой номер? — Гена просто выпрыгивал из штанов.
Его личные интересы уже в который раз совпадали с интересами развивающейся фирмы. Им с Мишей нужен был человек, профессионал на все руки — секретарь, референт, бухгалтер, экономист, подай-принеси, контролер. И где его взять? И как обаять, если обороты пока не очень? Геннадий Петрович давно бросал задумчивые, тревожные взгляды на Валентину, таких богатых в любых смыслах, взрослых и воинственных дам в его послужном списке еще не было. Он как мальчик замирал при виде ее обширного бюста, при звуке ее командного, густого, но очень сексуального голоса, при вялом покачивании начесанной башни на голове. Эта башня напоминала Гене нелюбимую учительницу по физике, те времена, когда он еще был большим дураком. Уже целый месяц Валентина Сидоровна была женщиной его мечты. Так что притворяться остро влюбленным Кривенцову не было никакой надобности.
— Тогда сегодня? — Геннадий Петрович уже умел брать быка за рога. — В котором часу мне за вами заехать?
— Я кончаю в восемнадцать.
— Раз в сутки это все-таки мало. — Гена позволил себе пошлость, которая, по его мнению, сближала.
Когда все случилось, ни Гена, ни Валентина Сидоровна не могли поверить своему счастью. Несмотря на несоответствие внешних размеров, внутренние, в том числе и духовные параметры совпадали до самой последней детали. Оглаживая полное, гладкое, достойное полотна Рубенса бедро Валентины Сидоровны, Гена с задумчивой улыбкой произнес:
— Вы женщина моей мечты.
Валентина Сидоровна зарделась и застеснялась. Пошлость, безнравственность и служебно-половые несовместимости проходили через ее душу в разных упаковках. Она спокойно и достойно отличала фальшивые купюры от настоящих, она не искала вечной любви и была жестокой реалисткой. Встреча с Кривенцовым не изменила ее сущности, но оставила в ней глубокий ровный след, который с той самой благословенной минуты соития стал оберегаться как след снежного человека. Пусть его и не было в действительности, пусть это только минутное помутнение разума, но «женщина мечты» было сказано так возмутительно искренне, что у налогового инспектора просто не хватило здорового цинизма посчитать эту встречу случайным развлечением.
— Я ни на что не претендую, — сказала она, усердно взбивая перьевую подушку — предмет особой гордости любой девицы на выданье.
— А я ничего и не могу предложить, — огорчился Гена и собрал тело Валентины Сидоровны в охапку. Честный, спокойно решила она и перестала сопротивляться прихватившему истосковавшееся сердце вихрю желаний. Через неделю Валентина Сидоровна работала на Гену и Мишу «девочкой за все». Через месяц она пережила крупное разочарование, связанное с новым чувством, посетившим Геннадия Петровича. Чувство было направленно на новую ведущую областного телевидения, главным достоинством которой
— Я не могу любить долго, — признался Гена.
— А себя? — уныло спросила Валя, понимая, что из этих цепей ей выход только на тот свет.
— И себя не жалею. Баб-то вон сколько. Иногда здоровья уже не хватает, все лезу, лезу. — Гена чуть не смахнул слезу и вместо нее получил увесистый подзатыльник.
— Не сметь обсуждать при мне! — четко и раздельно выговорила Валентина Сидоровна, стараясь не заплакать.
— Слушаюсь, — обрадовался Гена и принялся доказывать, что она на свете всех милее.
Ужасно огорченная и абсолютно разочарованная, она поняла вдруг, что не может на него сердиться и не хочет ничего, кроме него самого. От любви в горле начинались спазмы, казалось, долгое ожидание сгустилось и вот-вот вырвется наружу то ли удавкой, то ли цепью, то ли клеймом через всю уже не девичью грудь. Она стала закатывать истерики, уходить с работы и заводить романы. Она осталась жить возле. Подле, как говорили раньше. Уже через год она была представлена Людочке.
— Наш секретарь-бухгалтер. Наша жена — директор водокачки.
Они пожали друг другу руки и даже хотели обняться, объединенные общей судьбой. Людочка к Валентине Сидоровне не ревновала. Во всяком случае, рядом с Валечкой Геночка всегда был присмотрен, здоров и накормлен. Деловые качества секретарши-бухгалтера потрясли не только Мишу, но и устои их фирмы. Оказалось, налоговый кодекс был на самом деле хитроумным мышиным лабиринтом, в котором Валентина, несмотря на свою комплекцию, пробиралась виртуозно. ООО «Герострат» уже который год работало исключительно себе в убыток, но на благо государства, интересы которого свято соблюдались. Казалось, что в каждом новом налоговом законе была обязательно приписка «для мальчиков Миши и Гены». Конечно, там были приписки и для других мальчиков, иначе откуда бы при нашей-то нищете все эти бутики и «мерседесы», но что нам другие…
Однако романтическая жизнь Валентины Сидоровны — ветерана Гениной постели — продолжалась так долго из-за Феди. Она, Валечка, оказалась единственной женщиной, которая даже бровью не повела на красавца братца. Впрочем, он не очень-то и старался. Но магнетизм не действовал до такой степени, что Федя нервничал и просил убрать Цербера. Она видела его насквозь: фальшив, лицемерен, приятен во всех отношениях. Гена, к слову, был точно таким же, только честным, и это решало все. Валентина Сидоровна на бережно украденные с фирмы средства купила себе хорошенький домик на улице Демьяна Бедного. Там жили все, кто раньше был ничем. Символическое единение названия улицы с ее краснокаменной финско-югославской застройкой вызывало в народе законную зависть. Там часто случались поджоги, перестрелки, тривиальное битье окон. Но Валентину Сидоровну Бог миловал. В случае чего она свободно могла бы пересидеть год-другой в подвале, который был оборудован на случай вхождения Кривенцова в нелады с законом гор, равнин и нового правительства. К домику на Бедного Людочка немножко взревновала. На нее ведь там рассчитано не было.