Чисто семейное убийство
Шрифт:
— Так что? — грозно спросила Ира.
— Ничего, я посоветуюсь с мужем.
— Понимаю, — сказал она, нехорошо усмехнувшись. — Проводи женщину, не стой. Миша, я кому говорю?!
Нет, мы, пожалуй, выросли с ним в разное время. И читали разные книги. Ему нравилась Салтычиха, а мне — Спартак в золотистой фольге. Миша угрюмо открыл дверь и, не разжимая губ, спросил:
— Когда мы увидимся в следующий раз? Я могу приезжать домой на перерыв. Ира в это время посещает тренажерный зал.
Я не помню, как очутилась возле городской прокуратуры;
— Можно? — Я осторожно заглянула в кабинет и обнаружила в нем Тошкина без всяких видимых последствий сексуальной жизни. Его шея была белой, дыхание ровным, свитер чистым. Успел, наверное, принять душ.
— Нельзя! — грубо ответил Дмитрий Савельевич, и я услышала сдавленные женские рыдания. Похоже, что у него сегодня тоже не все складывалось. — Закройте дверь. Мы работаем! — выкрикнул он, не желая даже узнавать меня.
Мои друзья выслали гонца с компроматом? Пластиковые стаканы сданы на экспертизу? В чем все-таки дело? Я по привычке присела возле замочной скважины и, немного напрягая уставшие от блеска новых русских глаза, увидела знакомую синюю юбку из магазина забытых вещей. Мой муж — злодей. Он пытал бабушку — единственного человека, который дал мне утром дельный совет. Я прислушалась.
— Этого не может быть… Я знаю, что он… Федор… здесь у него много… Кольцо… Круг замкнулся.
Так всегда. Круг замкнулся, а я за дверью. Когда на столе у Тошкина зазвенел телефон с большим советским прошлым, я не выдержала, потерла ухо и сочла за лучшее предстать перед публикой во всей красе. Мне никогда не нравилась информация, переданная без моего участия.
— Да. Тошкин на проводе. — Дима сделал мне страшные глаза и махнул рукой. Жест можно было истолковать по-разному: уходи, чтоб ты пропала, проходи, мне не до тебя, прощай навсегда. — Да, у меня. Обе. Пока.
Судя по всему, звонил Яша. У него остывал обед, и он волновался. Я возблагодарила судьбу, воткнула руки в бока, прищурила глаза и процедила презрительно:
— Где ты шлялся? Где ты был утром?
— По делам.
Дима отвел глаза, чтобы его признание было не только публичным, но и красноречивым.
— У женщины? — тихо, но грозно спросила я и схватилась за стул, чтобы не пасть неотмщенной.
Мой муж прикрыл голову руками и кивнул.
— Это письмо не от Феди, — грустно сказала бабушка. — Это дети баловались.
— Да? — Я так удивилась, что забыла о своих намерениях уничтожить всех предателей.
— Да.
Аглаида Карповна промокнула глаза батистовым платочком и отвернулась.
— Ну и как?
— Плохо, — сокрушенно сказал Тошкин.
— У меня тоже плохо, — призналась я и наконец поняла, что мы созданы друг для друга.
Аглаида Карповна вежливо кашлянула.
— Надя, ты не могла бы съездить на Демьяна Бедного и
— А днем в субботу должен быть трезвым? — удивилась я.
— Но может быть, в неофициальной обстановке? — Дима полез в стол и достал деньги на оперативные расходы. — Он не мог не видеть тех, кто въезжает в поселок. У него работа такая.
— Все время пьяным быть, — сказала я.
С другой стороны, хватит думать о плохом, поскандалить и развестись мы с ним всегда успеем.
— Только возвращайся скорее. Сюда, — трагическим голосом в тональности «Прощания славянки» напутствовал меня муж.
Бедный Демьян Бедный. Если бы он только знал, как будут трепать его честное пролетарское имя, он никогда бы не пошел на расстрел Фанни Каплан! С другой стороны, именно в интересах революции было придумано такое густое поселение капиталистического завтра в городе. При победе коммунистического вчера здесь можно будет сделать отдельно стоящее гетто. При поражении — запустить героического красного петуха.
Вахтер был не просто пьян. Он был пьян вдрызг. И чтобы попасть с ним в одну фазу, я пригубила заботливо прикупленную в ларьке дешевую водку.
— Кто там? — икнул он, слабо различая мой силуэт.
— Свои. — На всякий случай я дыхнула на него что есть силы.
— И с собой? Или только внутри? — Он стоял, покачиваясь и щурясь на солнце. Он был мне рад. Я годилась для компании и душевного разговора.
— Садись, все равно. Будем? — Он хитро прищурился и показал на пустой стаканчик.
— Обязательно. Надя. — Я протянула руку.
— Иван Иванович, — важно ответил он. — Так чего?
— Валя из семнадцатого…
— На чулках повесилась. Моя в них лук хранит, — доложил Иван Иванович, ожидая, когда я наконец поделюсь с ним хорошими новостями в виде бутылки водки.
— А кто был у нее в тот день?
— Девушка. — Взгляд вахтера стал осмысленным, серьезным и почти трезвым — именно в таком состоянии во мне и можно было разглядеть девушку. — Мне тут за что деньги платят? За слепоту, глухоту и паралич всех конечностей. Работа вредная. Секретная. — Он крякнул в кулак и деликатно вытащил из моих рук лекарство от любопытства. — Ну, будем. А был у ней мужик. Хахаль ейный, другой мужик. И баба, и баба. А может, и те были — в другой день. Ночью, — завершил логическое построение вахтер.
Я не знаю, какой вопрос задал бы здесь профессионал Тошкин, но у меня картина сложилась совершенно отчетливая. Дети баловались, всем отправили письма и Вале тоже. Людочка приехала проверить информацию, полученную от Федора, и в порыве страсти разделалась с любовницей мужа. А приспособил Онуфриеву в агентство сам Гена — за женой следить. Он же, мало того что кобель, еще и семьянин. Обидно такую цацу, как Людочка, бесплатно отправлять на Запад.
— Косая? — тихо, но внятно спросила я.