Читатель на кушетке. Мании, причуды и слабости любителей читать книги
Шрифт:
Что такое книги с точки зрения бессознательного? В этом месте доклад Стрейчи принимает весьма неприятный оборот – нам остается только надеяться, что он произнес его, выждав достаточно времени после приема пищи. Но об этом позже. Скажем лишь, что, постепенно принимая все более визионерский тон, психоаналитик изобразил книгу как своего рода огромный театр, на сцене которого разыгрывается пьеса об Эдипе: пустая страница – материнское тело, напечатанные слова – оплодотворяющие, но в то же время оскверняющие это тело мысли отца, а читателю отведена роль сына. Он «желает силой проникнуть в тело матери, пройти сквозь него, узнать, что там внутри, вырвать с корнем любые упоминания об отце, поглотить его слова, присвоить их себе и таким образом осеменить ими себя». Вот почему, кратко замечает Стрейчи в конце своего выступления, многие читатели подчеркивают слова в книгах, оставляют на страницах каракули, истязают их, загибают уголки страниц, а настоящий книголюб – видимо, замкнутый в треугольнике Эдипова комплекса – с ужасом глядит на самые безобидные из этих «покушений».
Подведем
Чтение – это вредная привычка, такая же, «как и все те, к которым мы возвращаемся с живейшим удовольствием, в которых находим себе убежище и замыкаемся, которые утешают нас и помогают справиться с мелкими разочарованиями». Так писал поэт Валери Ларбо – в те же годы, когда Вирджиния Вулф льстила обыкновенному читателю в своем эссе. Вместе с тем, в отличие от прочих навязчивых и неконтролируемых привычек, в случае с чтением за грех не полагается наказания. По-французски это явление называется vice impuni: порочная склонность, которая, однако, «создает у нас обманчивое ощущение, будто посредством ее мы приближаемся к добродетели». Из этого следует, что чем сильнее мы отдаемся этому пороку, тем больше бахвалимся. Мы нашли корень всех тех проблем, от которых страдают читатели, – об этом мы и поговорим далее. Среди писателей никто так и не смог лучше раскрыть эту тему, чем Сомерсет Моэм в рассказе «Сумка с книгами».
4
Отсылка к стихотворению, открывающему сборник «Цветы зла»: Hypocrite lecteur, – mon semblable, – mon frere! – «Лицемерный читатель, мое подобье, мой брат».
Одни читают для пользы, что похвально; другие для удовольствия, что безобидно; немало людей, однако, читают по привычке, и это занятие я бы не назвал ни безобидным, ни похвальным. К этим последним отношусь, увы, и я. Разговор, в конце концов, нагоняет на меня скуку, от игры я устаю, а собственные мысли рано или поздно истощаются, хотя, как утверждают, размышления – лучший отдых благоразумного человека. Тут-то я и хватаюсь за книгу, как курильщик опиума за свою трубку. Чем обходиться без чтения, я уж лучше буду читать каталог универмага «Арми энд нейви» или справочник Брэдшо (издававшийся в 1839–1961 гг. справочник расписания движения на железных дорогах Великобритании); кстати, каждое из этих изданий доставило мне немало приятных часов. Было время – я не выходил из дому без букинистического списка в кармане. По мне, так нет чтения лучше. Разумеется, такое пристрастие к чтению столь же предосудительно, как тяга к наркотику, и я не перестаю дивиться глупости великих книгочеев, которые только потому, что они книгочеи, презирают людей необразованных. Разве, с точки зрения вечности, достойнее прочитать тысячу книг, чем поднять плугом миллион пластов? Давайте признаемся, что мы так же не можем без книги, как иные без опия, – кому из нашей братии неведомы беспокойство, чувство тревоги и раздражительность, когда приходится подолгу обходиться без чтения, и вздох облегчения, что исторгает из груди вид странички печатного текста? – и будем по этой причине столь же смиренны, как несчастные рабы иглы или пивной кружки [5] .
5
Пер. Н. Куняева.
Такими словами могла бы начинаться – в теории – терапия, излечивающая людей от книгозависимости. Как и в знаменитой программе «Двенадцать шагов», которую используют «Анонимные алкоголики», первый шаг в ней – признание проблемы и собственного поражения: мы должны сознаться, что находимся под властью некоей силы, во много раз превосходящей наши возможности, и что эта сила не имеет никакого отношения к удовольствию от чтения, по крайней мере, не больше, чем алкоголизм – к увлечению винной культурой. Впрочем, обе эти вредные привычки прекрасно сочетаются. Как выразился любящий выпить читатель из другого рассказа Моэма «Нечто человеческое»: «Я попробовал на вкус одну фразу, она была лучше вина» [6] .
6
Пер. Н. Галь.
По иронии судьбы осознание того, на какой запущенной стадии находится моя книгозависимость, буквально пришло ко мне по почте десять лет назад. Мне доставили загадочную посылку, в которой была книга некоего Эрнеста Курца под названием «Не Бог: история „Анонимных алкоголиков“». Откуда она взялась? Ее доставили по ошибке? Кто подарил мне ее? И зачем ему присылать именно мне книгу из 450 страниц, повествующую об истории «АА»? Я должен был сделать из этого некий вывод, или какой-то бандит выносил мне предупреждение, или же мне
Этот распространенный тип невротического поведения подробно рассмотрел в своей книге «Духовные письма» философ Джузеппе Ренси:
Сколько раз тебя, должно быть, охватывало чувство, будто, раз у тебя нет той или иной книги, тебе не хватает чего-то основополагающего, чтобы считать себя культурным человеком; ты долго сопротивляешься искушению купить эту книгу, но тщетно: чем сильнее ты противишься, тем более необходимой кажется тебе эта покупка и тем более постыдным – сам факт ее несовершения. Наконец, когда ты все же сдался и приобрел ее, бегло просмотрел содержание и пролистал несколько страниц, то мгновенно ощутил, что она уже не так сильно нужна тебе, поэтому ты долго не решался взяться за нее – а то и вовсе даже не начинал ее читать! Нечто подобное происходит и с влечением к женщинам.
Это своего рода книжное донжуанство, и к человеку, страдающему им, вполне можно было бы применить в качестве эпитета неологизм, придуманный итальянским издателем Ванни Шейвиллером, – libridinoso, то есть «книгоблудник». Возможно, так и следует назвать общество подобных людей – «Анонимные книгоблудники». Вот только, надо заметить, сладострастие – наименьший из присущих нам, книгочеям, грехов.
Вам стоит почитать книгу Луи Бойю-Мерме «О библиомании» (1761 г.), чтобы узнать, что одержимый этой страстью с одинаковым успехом предается и всем прочим смертным грехам. Такой человек не только склонен к унынию («он буквально живет в лавках книготорговцев и таскается из одной в другую в компании своей тоски»), он алчен и «неустанно преумножает свои богатства, но не пользуется ими», исполнен гордыни (заставленные полки для него как «триумфальные арки, которые библиоман возводит, чтобы прославить свое нелепое тщеславие»), не избежал чревоугодия, так как «попробовал на вкус все существующие доктрины», но в то же время «крайне дурно питается и скорее истощает свои силы, нежели укрепляет их». Я бы добавил к этому зависть к библиотеке соседа – она, как водится, лучше, богаче, как и трава у него на лужайке перед домом, естественно, всегда зеленее. А еще – гнев, способный подтолкнуть к убийству другого человека, если тот вовремя не вернет одолженную книгу. Семь из семи.
Но мы легко отпускаем сами себе все семь грехов: неслучайно чтение – это вредная привычка, не несущая за собой никаких последствий. Книжный мир – особая территория, где не действуют законы обычного мира, поэтому привычки и склонности, которые в любой другой сфере показались бы нам симптомами невроза, неконтролируемыми навязчивыми желаниями, жуткими извращениями, волшебным образом превращаются там в повод для гордости, в милые заскоки, выражение почтения и преданности самой чистой разновидности любви – любви к культуре. Вспомните хотя бы этот знаменитый запах бумаги, которым упиваются тоскующие по прошлому книголюбы: они надеются таким образом победить постепенно сходящие на нет чувственные ощущения от встречи со словом на электронном носителе. Человеку, который за ужином втайне признается нам, что приходит в восторг от запаха старинных книг, мы скорее всего ответим понимающей улыбкой, но если же этот самый человек – с такой же прямотой – сообщит нам, что сходит с ума от запаха ношеного белья, мы в ответ лишь ошарашено вытаращим глаза.
И все же нельзя отрицать, что в обоих случаях мы имеем дело с тем, что Фрейд называл Riechlust, то есть «наслаждение от обоняния». Некоторые запахи преодолевают барьер вытеснения, столь необходимого для жизни в цивилизованном обществе, и возвращают фетишиста в потерянный рай, находящийся за границами чистоты и греха, в сад наслаждений, которые ныне принято порицать. Но даже если оставить в стороне Фрейда, так ли далек Бодлер, который погружается в «отягченный волною истомы» аромат женских волос, пока его «опьяненный дух» пьет «запах муска, кокоса и жаркой смолы», а больное сердце желает вернуться «в колыхание нег, в благовонный покой» [7] , от библиофила, обнюхивающего страницы старинного издания – вплоть до того, что его начинают одолевать призраки, восставшие из книжного алькова?
7
Пер. Эллиса.
Итак, мы определились, что обыкновенный читатель – на деле обыкновеннейший человек с неврозом. Осталось понять, с какой стати я принялся взимать с него арендную плату за проживание в воздушном замке. Фрейд предполагал, что психоанализом могут заниматься не только врачи, однако, ему явно не приходило в голову, что за него, вероятно, возьмутся не только психоаналитики. Когда его ученика Теодора Рейка обвинили в том, что он незаконно проводит психоаналитические сессии, так как лечит пациентов, хотя сам закончил философский факультет, учитель встал на его защиту. В моем же случае Фрейд бы первым вызывал полицию – даже не сомневайтесь в этом. Я могу похвастаться лишь тем, что незаконно, без необходимых документов, занимаюсь незаконной – нерегулируемой никакими правовыми актами – деятельностью, причем совершенно безнаказанно, – еще и надеясь, что два этих правонарушения не усугубят друг друга, а напротив, взаимно уничтожатся.