Читатель
Шрифт:
Виной же столь сложных и многогранных чувств был гость, занимающий в данный момент аж целую сторону совсем немаленького котацу.
Горо Кирью был стар, суров и велик. Возраст деда, визуально определяемый как близкий к 70-ти годам, был куда больше этого значения, причем, все эти годы легким движением мысли можно было соотнести к не прекращавшимся тренировкам двух качеств — сурового взгляда и вида. Совокупность этих двух факторов не имела бы столь грандиозного значения, если бы не последнее по перечислению, но первое
Старый японец был огромен. Выше двух метров роста, с широко разнесенными плечами профессионального гребца, весь, как будто, состоящий из сплошных жил и мышц, четко прорисованных под коричневой толстой кожей, с буйной гривой толстых седых волос, небрежно перехваченных обрывком черной бечевки. На фоне младших членов семьи, бывших почти поголовно людьми средних японских габаритов, Горо смотрелся настоящей горой, а из его кимоно можно было бы сшить одежду на каждого, включая отсутствующего сейчас Акиру.
Учитывая легкомысленное и инфантильное поведение хозяев, могучий хмурый старец, наливающий себе в крошечную чашку из бутылочки-токкури очередную порцию сакэ, виделся как единственный взрослый человек во всем коллективе. Особенно после того, как младшие внуки отчитались деду о своих успехах на ниве обучения в средней школе, а тот, хмыкнув, сделал вид, что удовлетворен услышанным. А затем он вернулся к своему основному занятию — молчаливому и не очень осуждению действий, характеров, да и прочих процессов жизнедеятельности у старших Кирью. Те вовсю боялись и трепетали, тоскливо мечтая о приходе старшего сына. Ацуко, постоянно поднимаясь с места, то и дело нервно тыкала пальцем свой мобильный, вызывая заблудшего спасителя.
И вот, наконец, хлопнула входная дверь, а хрипловатый голос Акиры из прихожей огласил традиционное японское объявление о возвращении домой. Ацуко тут же подпрыгнула на своей подушечке, но, встретив гнетущий взгляд старшего родственника, пожухла как трехдневная орхидея. Её отважный муж, в данный момент капавший себе из токкури с видом нашкодившего школьника, распрямился, расцветая улыбкой спасенного человека. Сам же Горо засопел, еще сильнее расправляя плечи и наливаясь грозным видом.
Он готовился встретить врага во всеоружии.
Любой нормальный подросток, (либо любой другой член семейства Кирью), попытался бы прошмыгнуть с прихожей наверх в свою комнату, дабы миновать неприятности, но Акира, уже понявший, что его задержка не вызвала нужного эффекта удаления деда из гостей, принял поражение с присущим себе хладнокровием.
— Оджи-сан, — короткий уважительный поклон от стоящего в дверном проёме рослого юноши. Безупречный, но настолько механически-выверенный, что огромный старик тут же начинает зло и громко сопеть. Но коротко кивает, мол, услышал.
— Кира-чан! — не выдержав, вскакивает заполошной мышью с места Ацуко, — Садись кушать! Я сейчас!
— Руки помою, переоденусь, — холодный отблеск прямоугольных очков. С этими словами юноша скрывается далее по коридору.
— Братик, садись на наше место, мы уже всё! — хором выпаливают Эна и Такао, стартуя со своих мест с гибкостью и скоростью хороших спортсменов. Ацуко, что-то тихо причитая себе под нос, сноровисто расставляет приборы для старшего сына, уже переодевшегося в домашнее. Тот с достоинством и не спеша опускается на подушку напротив Горо, произнося традиционное «итадакимас» и приступая к ужину.
Постороннему свидетелю атмосфера бы показалась даже забавной или, хотя бы, интересной. Пожилой мускулистый гигант, сложивший на груди руки, молча давил всем своим видом на невозмутимо поглощающего пищу подростка. Давил всерьез, неотрывно сверля тяжелым взглядом из-под кустистых бровей. Ацуко и Харуо тем временем, ощутимо расслабились, даже привалившись друг к другу плечами. Мучиться несчастным оставались считанные минуты, так как теперь внимание Горо от их старшего сына не могло бы оторвать ничего. Может быть, атомная бомба, но далеко не факт.
Так и случилось.
— В очках выглядишь совсем слабаком, — с отвращением начинает говорить дед, после того как внук кладёт палочки на пустую тарелку, — Зачем они тебе?
— Они производят нужное впечатление, — холодно отвечает Акира, промокая губы салфеткой.
Он гораздо меньше деда, смотрясь на его фоне хрупким худощавым подростком, но ведет себя так, как будто бы они равны по… всему.
— Слабака? — презрительно кривятся губы Горо. Огромные лапищи, в каждой из которых легко может спрятаться токкури с сакэ целиком, аккуратно наливают алкоголь в крошечную отяко. Традиционная чашка настолько мала по сравнению с заскорузлыми мозолистыми пальцами патриарха, что ему неудобно брать её, даже используя всего пару из них.
— А вы, оджи-сан, по-прежнему оцениваете людей лишь по физической силе? — удивительно едко спрашивает Акира, едва заметно (но заметно!) дёргая уголком рта, — Очень устаревший взгляд на жизнь. Хотя, если вспомнить сколько вам лет…
— Не устаревший, а вечный, мелкий ты дурак, — жесткие черты лица деда пытаются сложиться в гримасу снисхождения, но с точки зрения Акиры это похоже на страдающего запором демона, — Только тебе не дано этого понять. Еще и брата уговорил… Потраченное вы семя…
— Оджи-сан! — пытается сделать возмущенный вид Харуо, но тут же боязливо втягивает голову в плечи под давящим взором гиганта.
Однако, даром эта эскапада не проходит.
— То есть, вы считаете, оджи-сан, — почти равнодушно роняет слова рослый пятнадцатилетний парень, — Что моя гарантия Такао, что он станет как минимум выдающимся гражданином Японии, значит меньше, чем способ бездарно потратить всю свою жизнь в тренировках и рукопашных боях, с риском для здоровья? Не дав этому миру ничего стоящего?