Читая «Голодные игры»
Шрифт:
— Тебе нужно поработать над своим гневом, — вновь разозлился блондин, за что получил убийственный взгляд от Китнисс.
— Очень мило. Жаль, у тебя не будет возможности заглазировать кого-нибудь до смерти, — язвительно замечаю я.
— Не задавайся. Никто не знает, что там будет на арене. Вдруг — огромный пи…
— Ты не собираешься идти дальше? — обрываю я его.
Следующие три дня мы так и ходим, не торопясь, от секции к секции, учась некоторым полезным вещам: от разведения огня и метания ножей до постройки
Распорядители Игр появились в первый же день, вскоре после начала тренировки — около двух десятков мужчин и женщин в пурпурных одеяниях. Они сидят на скамьях, устроенных вдоль стен зала, иногда прохаживаются, смотрят, что-то записывают. А чаще всего пируют за огромным столом, куда слуги подносят все новые кушанья, и как будто не обращают ни на кого внимания. Хотя пару раз, повернувшись в их сторону, я натыкалась на чей-нибудь взгляд. Во время наших перерывов на еду распорядители совещаются о чем-то с инструкторами. Когда мы возвращаемся, они сидят вместе.
Завтрак и обед нам подают отдельно на своих этажах, ленч — для всех двадцати четырех сразу в столовой рядом с тренировочным залом. Блюда расставлены на тележках — подходи и бери, что хочешь. Профи обычно собираются шумной компанией за одним столом, подчеркивая свое превосходство — мол, мы друг друга не боимся, а на остальных нам и вовсе наплевать.
— Слушай, а вас не смущает, что наступит момент, когда победителем останется лишь один? — поднимает бровь Гейл, глядя на Финника.
— Я бы не назвал себя типичным профи, — ухмыляется тот. — Я не вызывался добровольцем, не дружил со своими соперниками, я с самого начала это понимал. Насчёт остальных не знаю, не представляю, как можно держаться друзьями, а после перерезать друг другу глотки.
— Зачем тебе союзники, если за твою смазливую мордашку спонсоры чуть ли не дрались? — хмыкает Джоанна.
— Ох, всё тебе моя мордашка покоя не даёт, — неодобрительно поджимает губы Финник. — Зависть — хреновое чувство, Джо.
Она бьёт его кулаком в плечо, а остальные смеются.
— Ты всегда был таким… скромным? — улыбается Китнисс, прикусывая губу, чтобы не рассмеяться.
Он ухмыляется, накручивая прядь волос на палец, всем своим видом говоря, что ответ очевиден.
Большинство других сидят поодиночке, словно овцы, отбившиеся от стада. С нами никто не заговаривает; мы едим вместе и даже пытаемся поддерживать дружескую беседу — Хеймитч на этот счет все уши прожужжал.
Знать бы еще, о чем говорить. О доме — грустно, о настоящем — невыносимо. Однажды Пит вытащил хлеб из корзинки и стал показывать мне разные сорта. Организаторы позаботились, чтобы в корзинах был хлеб из всех дистриктов вдобавок к непревзойденному капитолийскому. Буханки в форме рыбы, зеленые от добавленных в них водорослей, из Дистрикта-4. Маленькие полумесяцы, усыпанные семенами, из Дистрикта-11. Почему-то выглядят они гораздо аппетитнее, чем обычные растрескавшиеся
— Вот так вот, — подытоживает Пит, сгребая буханки обратно в корзину.
— Ты много знаешь, — говорю я.
— Только о хлебе, — возражает он. — Ладно, теперь засмейся, будто я сказал что-то смешное.
Мы оба прыскаем от смеха, довольно убедительно, и словно бы не замечаем, как остальные на нас глазеют.
— Отлично, а сейчас я продолжаю мило улыбаться, а ты что-нибудь говори, — продолжает Пит.
Эта так называемая дружба изматывает будь здоров. Тем более что с тех пор как в тот раз я хлопнула дверью, отношения между нами охладели. Но приказ есть приказ.
— Я не рассказывала, как однажды за мной гнался медведь?
— Нет, хотя звучит интригующе.
Я начинаю рассказ, старательно разукрашивая его мимикой и жестами. История эта произошла на самом деле — как-то раз я сдуру решила поспорить с медведем-барибалом, у кого из нас больше прав на дупло с медом. Пит хохочет и к месту задает вопросы. У него это получается гораздо лучше, чем у меня.
— А что за история? — Пит смотрит на Китнисс, на губах которой появляется улыбка.
— Да собственно, это и есть вся история, — отвечает девушка, пожав плечами.
— На самом деле это действительно забавная история, — улыбается Гейл, привставая. — Пару лет назад Китнисс наткнулась на дупло. Она залезла на дерево, оставив лук и стрелы внизу, а пока она собирала мёд, подошёл медведь, питающийся из этого дупла.
— Он был достаточно крупным, гораздо больше, чем всё, на что я охотилась, а у меня, к тому же, не было оружия, — качает головой Китнисс. — Я могла убежать, пока он приближался, но, не будь шибко умной, я решила предъявить права на мёд, находящийся в дупле и осталась на дереве: безоружная и совсем крошечная по сравнению с медведем. Приняла я решение отпугнуть его, так как кроме ведёрка с мёдом и веток у меня ничего не было, я сначала перебралась выше, кидая в него ветками, которые я отламывала от дерева.
— В общем, когда я спохватился и нашёл её, медведь был в мёде, больше кидаться было нечем, Китнисс сидела на самой верхушке дерева, истошно крича, — качает головой Гейл.
— Больше туда мы не ходили, — улыбается Китнисс. — В медведе, конечно, мяса много, но даже вдвоём нам его было бы не дотащить.
— Не говоря уже о том, что он, скорее всего, был там не один, — кивает Гейл.
На второй день, когда мы пробуем свои силы в метании копья, Пит шепчет мне на ухо:
— Кажется, мы обзавелись еще одной тенью.
Я метаю копье — с небольшого расстояния выходит не так уж плохо — и вижу, что чуть поодаль сзади за нами наблюдает девочка из Дистрикта-11, та самая двенадцатилетняя, которая так напомнила мне Прим. Вблизи она выглядит на десять. Блестящие темные глаза, атласная кожа. Девочка слегка наклонилась вперед на носочках и чуть-чуть отстранила локти от боков, готовая упорхнуть при малейшем звуке. Будто маленькая птичка.
Пока Пит бросает, я наклоняюсь за другим копьем.
— Кажется, ее зовут Рута, — негромко говорит он.