Чиж: рожден, чтобы играть. Авторизованная биография
Шрифт:
По просьбе Березовца она отнесла демокассету «чижей» в клуб «Московский» на Тверской, который считался тогда одним из самых «крутых» заведений столицы. Ответом была тишина. Когда Карпова нашла домашний телефон арт-директора, эта дама сильно разгневалась. Тогда Лена передала кассету напрямую директору клуба. Тот прослушал пару песен у себя в машине и тут же позвонил Карповой по мобильнику: «О’кей, пусть ваш Чиж приезжает!»
— У нас уже были какие-то деньги с концертов, — рассказывает Ольга Чигракова. — Березовец говорит: «Серегу надо одеть, он должен на сцене выглядеть». На вещевой ярмарке ему купили клетчатую рубашку, джинсы,
Для самого Чижа гораздо важнее было, что он берет в столицу новую гитару — корейский лицензионный «Fender Telecaster», купленный за 400 баксов у Владимира Шахрина из «ЧайФа». До этого, вплоть до «Поколения-94», ему приходилось играть на самопальном инстументе, который раздобыл где-то оборотистый Березовец.
Как и следовало ожидать, «Московский» оказался «мажорным» клубом ресторанного типа с дорогими входными билетами. За столиками вокруг сцены расслаблялся стабильный контингент из трех «б» — бизнесмены, бандиты и бляди. В «Московский» они приходили за чем угодно, но только не послушать музыку. Обстановка соответствовала лучшим традициям советского кабака: все дымили в три горла, ржали в полный голос, а официантки разносили заказы прямо во время игры.
Впрочем, ни тогда, ни позже Чижа не обламывало, что публика в «жующих» клубах, в отличие от концертных залов, «не его»: «Энергетика та же самая. Другое дело, что тут уже мы больше для себя играем. А с другой стороны — кайф поднять их, богатых. Соревнование такое. Чтоб не жрали».
Но среди этой маргинальной публики, весьма далекой от любви к ритм-энд-блюзу, оказался человек, встреча с которым помогла молодой группе одним махом преодолеть сразу несколько ступеней на пути к признанию. Звали этого человека Дмитрий Дибров. Он был президентом молодой телекомпании «Свежий ветер», а Лена Карпова трудилась у него администратором.
Стоит напомнить, что Дибров практически ровесник Чижа, он родился в 1959 году в Ростове-на-Дону. В их биографиях много схожего: битлы, хайр, музыкальная школа (класс фортепиано) и даже аккордеон, играть на котором Дмитрия научил отец, декан филфака Ростовского университета. (Еще отец пытался избавить сына от южного «гэ», а сын пытался убедить отца, что Deep Purple — это тоже музыка.) В Москве, куда Дибров приехал учиться на журфаке МГУ, он освоил банджо и даже играл некоторое время в фолк-группе «Кукуруза».
Лена Карпова вспоминает, что ей удалось довольно быстро «подсадить» своего шефа на Чижа. Правда, не без помощи БГ.
— Про Чижа, — рассказывает Дибров, — я действительно впервые услышал от Бори Гребенщикова, когда он пришел ко мне на прямой эфир еще на НТВ. Тогда я задал вопрос: «Боря, а вот кто, по-твоему, сейчас несет знамя рок-движения?» И тот, не задумываясь, назвал только одну фамилию: «Вот есть такой Чиж». — «Ну это как кто?» — «Это как Майк. Только Майк, может быть, знал побольше. А у Чижа более широкая, волжская душа, — сказал Боря. — Чиж — это единственный человек, чьи песни я напеваю перед сном». — «Не слишком ли, — спросил я, — для какого-то Чижа?» — «Я знаю, что говорю». А надо сказать, всё, что Борис говорит, я немедленно принимаю на веру. Тысячу раз убеждался: сначала сделай, как говорит Борис, потом поймешь почему...
В 1994 году Диброва пригласили в телекомпанию «Свежий ветер», чтобы выпускать 6-часовую программу «Доброе утро». Сама редакция
— И вот однажды Лена Карпова сказала: «Помнишь, тебе БГ говорил про Чижа? Приходи сегодня в “Московский”, послушаешь». А у меня была назначена встреча с бизнесменами, я хотел получить денег на очередной проект. А тут еще рок-концерт слушать... Слушать не хотелось, но что-то заставило прийти. Вместе с бизнесменами.
Когда мы зашли в «Московский», группа, как обычно, настраивалась. А потом Серега начал с «Хочу чаю». И мне наступил п**ц! Я обнаружил волну такой силы, что до сих пор ни одна отечественная команда не вызывала во мне такой вибрации всех составляющих моего физического и астрального тела.
Во-первых, здесь была музыка. Сережа на сегодня единственный Клэптон среди наших музыкантов, у него Бог живет в пальцах — он играет две ноты там, где другие играют двадцать. Но эти две ноты звучат так правильно и так вкусно, с таким блюзовым подстегиванием соседних струн, вовсе ни в чем не виноватых, что никто и никогда еще рядом со мной так блюз не играл.
Еще там была явно законченная форма — ни куплета дописать, ни строчки убрать. А это признак художественности. Если художественный образ (применительно к живописи) можно сместить влево или вправо хотя бы на сантиметр — это плохая картина. У Сергея картина была безупречна.
Еще там был юмор. Тут стоит вспомнить Брайана Эпстайна, который говорил: «В то время многие играли лучше, чем “Битлз”. У “Битлз” было вот что — юмор и ритм. И я поставил на “Битлз”. Что было дальше, вы знаете». Там был юмор, у Сереги...
Кроме того, там была хорошая поэзия. Как у Майка, эта поэзия не состояла из сложных архитектурных украшений, а была сложена из простых лексических кирпичиков. Но, складываясь, эти кирпичи образовывали чрезвычайно примечательное строение, которое выдавало любопытную манеру наблюдать за жизнью. Это была литература, в том смысле, что она подсказывала человеку место детали на фоне иерархии вселенной. Я имею в виду, конечно, «Она не вышла замуж».
Моих друзей-бизнесменов, всех бандитов в бордовых пиджаках (тогда еще были бандиты, их еще не всех расстреляли) — всех развернуло на 180 градусов. Если кто-то и уткнулся в кружку с пивом, он вместе с этой кружкой так и застыл. И тогда я впервые увидел справедливость буддистского коана: «Ежели мы предполагаем, что наше прошлое определяет наше настоящее, то почему же мы не думаем, что и наше будущее таким же образом определяет наше настоящее?» Я увидел, как перед человеком идет слава, идет всенародное признание. То, чего не успел вдоволь вкусить Майк.
Я сказал Лене Карповой: «Немедленно вызывай режиссера, вызывай ассистентов, готовь студию. Сегодня ночью будем сниматься. Я сам сяду за пульт». Буквально через два часа после окончания концерта мы зашли в нашу студию. Разумеется, никто из тех, кто работал, не заикнулся ни о каких деньгах. Мы записали абсолютно все, что ребята только смогли сыграть. Дальше мы нарезали студийную запись на номера, и я распорядился пускать Чижа трижды в день. Это был единственный, по-моему, в истории «совка» такой массированный эфир: в течение года (!) каждый день (!) три раза шел Чиж.