Чосер
Шрифт:
Клиффорда, Уильямса Невила и Филипа Лаваша; последнему Чосер адресовал одно из самых
примечательных своих стихотворений – “Истина”. Все эти друзья-приятели постоянно
контактируют с ним на его общественном поприще – таможенной службе и в различного
рода свидетельских выступлениях и поручительствах. Большинство этих Ричардовых
вельмож служили еще при дворе Эдуарда в тот период, когда и Чосер подвизался там в
качестве сквайра; среди них он рос в чинах и поднимался по служебной
междоусобиц, сотрясавших королевство в последующие годы.
Однако вельможи эти были связаны с Чосером и по другой линии. Лорд Клиффорд, например, доставил Чосеру большое удовольствие, привезя ему поэму Юсташа Дешана, в
которой французский поэт прославлял английского собрата как “великого знатока и
переводчика произведений французской культуры”. Джон Кланвоу также являлся
сочинителем – писал стихи и стал автором неопубликованного религиозного трактата под
названием “Два пути”. Оба вельможи, по-видимому, принадлежали к постоянным
слушателям чосеровских произведений.
Не следует забывать и еще об одном обстоятельстве, касающемся расширяющегося
круга знакомств Чосера и людей, службой или личной приязнью с ним связанных. Многих из
них подозревали в реформистских симпатиях. Из исторических хроник того времени и
отдельных ссылок и упоминании становится ясно, что они сочувствовали идеям
последователей Уиклифа, лоллардам, намеревавшимся очистить Церковь от излишнего ее
обмирщвления. Из чего не следует, будто лорды-рыцари являлись радикальными
реформистами, отрицавшими идею пресуществления или таинство исповеди. Вернее будет
сказать, что этих умных и интеллектуально продвинутых людей сокрушало зрелище
коррупции Церкви и упадка христианской веры. Напомним также, что Джон Гонт
поддерживал Уиклифа в его конфликте с церковными властями. Существовал целый круг
связанных друг с другом богатых и влиятельных придворных, открыто противившихся
претензиям князей Церкви на власть и богатство.
Не подлежит сомнению, что цели эти были близки и Чосеру. Внешне Чосер был крайне
набожен. На одном из рисунков он изображен с четками в руках. В раннем своем
стихотворении “Азбука”, в рукописях именуемом “Молитвой Богородице”, он воспевает
добродетели Святой Девы, однако стихотворение это является буквальным переложением
французского оригинала и может рассматриваться всего лишь как пример стихотворного
экспериментирования.
Хотя сомневаться в искренности чувств поэта тут не приходится, но сочинялось
стихотворение и в качестве дани общепринятым взглядам (а возможно, и с желанием
придать
очков во внутренних своих борениях за спасение души. Он составил также и жизнеописание
святой Цецилии, позднее использовав его в “Кентерберийских рассказах” в “Рассказе Второй
монахини”, однако рассказ этот не столько полон набожности, сколько изобилует
сверхъестественным, что сближает его со старинными “gestes”, “песнями о деяниях”.
В “Кентерберийских рассказах” набожность Чосера проявилась по-другому. Широко
известно, что оканчиваются они “Рассказом Священника”, своего рода покаянной
проповедью с финальным отречением Чосера от всего вышесказанного. Он порицает свои
“греховные” создания, к которым причисляет многие из “Кентерберийских рассказов”, а
также “Троила и Хризеиду”, и рекомендует читателю лишь литературу, “согласную с
учением веры нашей”. В этом можно усмотреть обычное для средневекового автора
настроение раскаяния на пороге смерти, но можно разглядеть и выражение искренней веры.
Значительная часть текста “Кентерберийских рассказов” откровенно христианская по духу и
теме,
а
в
своеобразном
словесном
состязании
паломников
участвуют
и
протагонисты-клирики. Но именно здесь и возникает вопрос о “лоллардовских” мотивах, так
как в “Кентерберийских рассказах” представители Церкви изображены в красках, открыто
или подспудно сатирических. Настоятельница глупа и склонна к сибаритству, пристав
церковного суда – нелеп и вороват, продавец индульгенций – изнежен и лицемерен, монах –
суетен и жаден, а кармелит, по словам Чосера, – “гуляка и распутник”. Один священник
вызывает у Чосера одобрение, и его же, что знаменательно, трактирщик подозревает в
симпатиях к “лоллардам”! По-видимому, Чосер намекает здесь на то, что если и впрямь мы
желаем повсеместного восстановления благодатной чистоты веры, то к идеям религиозного
реформаторства следует отнестись со всей серьезностью. Конечно, заявить так прямо он бы
не мог – по самой природе его и складу характера ему было чуждо выражение личных
мнений. В отличие от своего современника Уильяма Ленгленда он никогда не позволял себе
страстных обличений. Но общий тон его произведения ясен – он солидаризируется с теми из
своих коллег-придворных, кто считал необходимым полное обновление церковной практики.
Что, однако, не делает Чосера лоллардом или последователем Уиклифа. У нас нет
доказательств того, что он стремился сокрушить устои Церкви или подвергал сомнению ее