Чтиво

Келлерман Джесси

Панихида намечалась через три недели. Без посторонних. Приглашенных просили не затягивать с ответом.

Три недели показались долгим сроком. Затем Пфефферкорн вспомнил, что тела нет, потому угроза тлена никого не подгоняла. Неужто Карлотта хочет закопать пустой гроб? Он отогнал эту гадкую мысль.

Вопрос ехать или нет не возникал, однако Пфефферкорн провел небольшую калькуляцию. На дорогу, гостиницу и новый костюм (из старых ничего не сгодится) уйдет свыше тысячи долларов, что совсем необременительно для большинства друзей Билла, голливудских

типов, которым всего-то проехать пару миль по шоссе. Но он получает нищенское жалованье, и чертовски досадно угрохать месячный заработок на дань уважения. Да, рассуждение эгоистичное, но что поделаешь. Ему вот не под силу вообразить новую яхту де Валле, а богачке Карлотте невдомек, что бросок через всю страну может серьезно подорвать его бюджет. Заполнив ответную карточку, Пфефферкорн положил ее в приложенный конвертик и, облизав клапан, припомнил высказывание Оруэлла — дескать, ему, писателю, никогда не понять, каково быть неграмотным. Интересно, нельзя ли из этого состряпать роман? — подумал Пфефферкорн.

4

Вечером позвонила дочь. Она видела теленовости и хотела выразить соболезнование.

— Ты поедешь? Похоже, все будет очень пафосно.

Пфефферкорн ответил, что понятия не имеет, насколько пафосно все будет.

— Ну, папа. Ты же понял.

В трубке Пфефферкорн расслышал мужской голос.

— Ты не одна?

— Да это Пол.

— Какой Пол?

— Ну, пап. Ты его сто раз видел.

— Разве?

— Да.

— Наверное, старею.

— Перестань.

— Не успею запомнить имя твоего кавалера — глядь, уж новый.

— Папа. Прекрати.

— А что я?

— Неужели так трудно запомнить его имя?

— Что-то важное я запоминаю.

— Это важное. Мы женимся.

Пфефферкорн покачнулся, ухватился за стул, засопел.

— Было бы неплохо услышать «поздравляю».

— Милая… — сказал Пфефферкорн.

— Или хотя бы «люблю тебя».

— Просто меня огорошило, что моя единственная дочь выходит за человека, которого я в глаза не видел…

— Вы не развстречались.

— …и чье имя с трудом вспоминаю.

— Папа, хватит.Терпеть не могу, когда ты такой.

— Какой?

— Прикидываешься маразматиком. Ничего смешного, это важно.

Пфефферкорн прокашлялся.

— Ладно, милая, извини.

— Теперь можешь за меня порадоваться?

— Конечно, я рад, милая. Мазел тов. [1]

— Ну то-то же. — Дочь шмыгнула носом. — Хорошо бы нам вместе поужинать. Чтоб ты получше узнал Пола.

— Ладно. Завтра?

— Не пойдет. Пол допоздна работает.

— А чем… — Пфефферкорн замялся. — Напомни, чем он занимается?

— Он бухгалтер. Пятница сгодится?

Вечера Пфефферкорн отдавал чтению и ничему другому.

— Вполне.

— Я закажу столик. Еще позвоню.

1

Здесь:

Поздравляю ( ивр.).

— Хорошо. Э-э… милая? Поздравляю.

— Спасибо. До пятницы.

Положив трубку, Пфефферкорн взглянул на фотографию дочери, стоявшую на письменном столе. Поразительное сходство с бывшей женой. Многие это отмечали, что всегда вызывало досаду. Мысль, что дочь принадлежит не только ему, казалась ядовитой насмешкой. Ведь именно он ее воспитал, после того как жена бросила их, а позже умерла. Теперь он осознал, что был чрезмерно ревнив и вдобавок глуп. Дочь была ничьей, она принадлежала только себе и предпочла отдаться бухгалтеру.

5

Пол скомкал свой монолог о достоинствах ежегодной ренты и, извинившись, отбыл в туалет.

— Я так рада нашей встрече, — сказала дочь.

— Я тоже, — ответил Пфефферкорн.

В ресторанах он не обедал и впредь не собирался. Начать с того, что здесь похабно высокие цены, несоизмеримые с величиной порций. Пфефферкорн долго изучал меню, тщетно выискивая блюдо без загадочных ингредиентов. Потом смутил дочь тем, что устроил официанту допрос об особенностях какой-то рыбы. С объяснениями влез Пол: мол, с недавних пор эта рыба весьма популярна благодаря своей жизнестойкости. Пфефферкорн заказал стейк из вырезки. Подали нечто в форме ленты Мёбиуса.

— Что хороню в здешних десертах, — сказала дочь, — они не сладкие.

— Разве сладкому не полагается быть сладким?

— Уф, папа. Ты же понял.

— Ей-богу, нет.

— Не чрезмерносладкие.

— А-а…

Дочь отложила десертное меню.

— Как ты?

— Превосходно.

— Переживаешь?

— В смысле, из-за Билла? Нет, ничего.

Дочь взяла его за руку:

— Искренне сочувствую.

Пфефферкорн пожал плечами:

— В моем возрасте все иначе.

— Ты вовсе не старый.

— Да нет, я к тому, что в какой-то момент осознаешь — большая часть жизни позади.

— Давай не будем об этом.

— Давай не будем.

— Это угнетает, — сказала она. — А мы вроде как празднуем мою помолвку.

Так ведь сама ж начала, разве нет?

— Ты права. Извини.

Дочь откинулась на стуле и скрестила руки.

— Милая. Пожалуйста, не плачь.

— Я не плачу. — Она отерла глаза.

— Я не хотел.

— Знаю. — Дочь опять взяла его руку. — Значит, Пол тебе нравится.

— Я покорен, — солгал Пфефферкорн.

Дочь улыбнулась.

— Не знаю, что вы решили насчет свадьбы, — сказал он, — но я бы хотел внести свою лепту.

— Ой, пап. Очень мило, но это лишнее. Уже обо всем позаботились.

— Прошу тебя. Ты моя дочь. Могу я поучаствовать?

— Родные Пола уже сказали, что помогут.