Чтиво
Шрифт:
— Но все равно не понимаю, зачем меня-то убивать.
— Вы не дали мне договорить. Свойство успешного бизнесмена — впитывать новую информацию и творчески использовать неприятности. Не корите себя, что попались. Для вас это неожиданность, а я знал о вашем приезде, но не собирался вас пленять раньше воскресенья. Как говорят американцы, принял «предматчевое решение». — Титыч загасил окурок. — Было неприятно схлопотать пулю, но гораздо больший ущерб нанесла пропаганда. В моем мире уважение — самый ценный актив, знаете ли. Нельзя допустить, чтоб обо мне говорили пренебрежительно — дескать, «Климент дал слабину, размяк…». Это плохо для дела. А что плохо для моего дела, плохо для экономики и страны в целом. Народ знает, что в меня стреляли, но никто не наказан. Возникают всякие домыслы, вредящие образу «жестокого тирана». По правде, я сильно
— Я не знаменитость, — сказал Пфефферкорн. — Я не прославленный.
— Еще как прославленный, дорогой мой. На сегодняшний день вы самый читаемый писатель.
— На писателей всем плевать, — сказал Пфефферкорн.
— Кроме злабов. Уже четыре века литература питает нашу этническую вражду. Ну вот еще! Не хнычьте. Я понимаю, выводы экспертов кажутся вам спорными, но против фактов не попрешь, n’est-ce pas? [17] Ничего «личного». Ну ладно. Надеюсь, сегодня вы сумеете себя побаловать, потому что завтра вас публично расстреляют. Извините, что уведомляю за столь короткий срок. Приятного дня.
17
Не так ли? ( фр.)
86
В камеру смертников Пфефферкорна доставил серебристо-пурпурный лимузин. Пока ехали живописной дорогой, Сейвори знакомил с достопримечательностями Восточной Злабии. Реставрация вернула былое великолепие Старому Городу: новехонькие булыжные мостовые были искусственно состарены, собор украшали обновленные карнизы и горгульи. Но все было странно, словно в кошмарном сне. Никто не фланировал по улицам. Никто не бросал монеты в фонтаны. В роскошных парках с безупречными клумбами никто не загорал. Никто не кидал фрисби. Оперный театр, Музей современного искусства, «ЗлабиДисней», торговый квартал были безлюдны. Казалось, на город сбросили нейтронную бомбу и он застыл в леденящем душу покое.
Пфефферкорн уж хотел спросить, куда все подевались, когда взору его открылось нечто вроде Лас-Вегасского Стрипа, [18] не обремененного хорошим вкусом. Шофер сбросил скорость до пяти миль в час, позволяя гостю напитаться зрелищем. Пфефферкорн насчитал одиннадцать казино. «Оливер Твист» и «Чингисхан» были стилизованы под свои названия. Перед фасадом «Лас-Вегаса» был установлен макет Стрипа в одну восьмую натуральной величины. Антуражем соседнего казино служила сама улица, а потому перед его фасадом стоял макет всего квартала в масштабе 1:8, в котором были и казино «Лас-Вегас» с макетом Стрипа (1:64), и само казино с макетом квартала (1:64), где оно вновь появлялось, однако уже в 1:512 натуральной величины. Вероятно, на этом прогрессия не заканчивалась, но разглядеть помешал семидесятифутовый шатер в диодной подсветке, зазывавший на концерт рок-группы, суперзвезды семидесятых, которую Пфефферкорн считал давно почившей.
18
Лас-Вегас-Стрип — примерно семикилометровый участок бульвара Лас-Вегас, где расположены казино и заведения, совмещающие гостиницу, торговый центр и парк развлечений.
Жизнь била ключом, ибо здесь, похоже, собралось все население Восточной Злабии, внешне ничем не отличавшееся от своих западных собратьев. Разве что тучностью. Бросив битые малолитражки на бесчисленных стоянках, народ перекусывал, потягивал напитки, пихался в толпе гуляющих. Перед казино «Амазонские джунгли» зрители награждали аплодисментами и фотографировали группу амазонских дельфинов,
Самое большое казино — «Василий Набочка» — расположилось в конце улицы. Перед фасадом высилась огромная золотая статуя царевича. В одной руке он держал корнеплод, в другой меч. Бесспорно, изваяние представляло героя поэмы, однако лицо его имело неуловимое сходство с Климентом Титычем.
Лимузин остановился. Тотчас его окружила прислуга. Под дулом пистолета Пфефферкорна препроводили в неохватное глазом раздолье говорливых игорных автоматов и далее в торговый пассаж. Сейвори возглавил процессию. Вошли в мужскую галантерею, отделанную темным деревом и медью. Пфефферкорна возвели на подставку, вручив ему каталог с образцами тканей. Появился портной, который стал снимать мерки.
— Выберите что-нибудь красивое, — сказал Сейвори. — Будут фотографировать.
Пфефферкорн остановился на сдержанно-синем. Портной одобрительно кивнул и скрылся.
Далее Пфефферкорна отвели в спа. Под дулом пистолета ему сделали массаж горячими камнями. Затем он, все так же на мушке, поплавал в бассейне с морской водой. Усы отклеились, явив подсохшую болячку на губе. Пфефферкорн не стал их вылавливать.
Вернулись в галантерею. Для примерки Пфефферкорн встал на подставку. Портной черкал по нему мелком.
— Когда-нибудь шили себе костюм? — спросил Сейвори.
Пфефферкорн помотал головой:
— Массаж камнями тоже не делал.
— Все бывает в первый раз.
Портной обещал, что к утру костюм будет готов.
В заключение вышли во двор, где росло чахлое деревце, обложенное превосходным черным гранитом.
ЗДЕСЬ В ВЕЧНОМ СНЕ ПОКОИТСЯ ВЕЛИКИЙ ГЕРОЙ ОТЕЦ И СПАСИТЕЛЬ ДОСТОСЛАВНОЕ О ЗЛАБСКОГО НАРОДА
ЦАРЕВИЧ ВАСИЛИЙ
«УЗРЕЮ ЛИК ТВОЙ — И СЕРДЦЕ МОЕ НАБУХАЕТ КОРНЕПЛОДОМ, ОСИРОТЕВШИМ КОЗЛЕНКОМ БЛЕЕТ ОБ УТРАТЕ»
(ПЕСНЬ СХХ)
Пфефферкорн и Сейвори склонили головы.
— Ну все, вечеринка закончилась, — сказал Сейвори.
Вошли в лифт. Охранник нажал кнопку тринадцатого этажа. Рядом была табличка:
13: АПАРТАМЕНТЫ ТОП-МЕНЕДЖЕРОВ / ЛЮКС ДЛЯ НОВОБРАЧНЫХ / КАМЕРА СМЕРТНИКОВ
87
Камера смертников, оборудованная домашним кинотеатром, биде и мощной системой климат-контроля, располагала также кроватью, застеленной бельем из мако-сатина. Для приговоренного к публичному расстрелу Пфефферкорн был удивительно спокоен. Он даже не злился — во всяком случае, на Титыча, дикаря и взбалмошного тирана, действовавшего по указке дорогостоящих американских советчиков. Пфефферкорн больше досадовал на себя. Он провалил задание, чем подвел Карлотту, дочь и весь свободный мир.
Настало время проявить смекалку, чтобы вырваться из смертельной ловушки. Лишь оказавшись в ней, Пфефферкорн понял всю глупость этого тропа. В реальной жизни злодеи не забыли запереть дверь. И не оставили всякие штуковины, из которых изобретательный пленник смастерит арбалет. Улегшись на роскошные простыни, Пфефферкорн задумался над выражением «человек действия». Оно подразумевало не только череду подвигов, но просто поступки — герой должен что-нибудь делать.А что человек действия может сделать, когда ничего не поделаешь? Если он, Пфефферкорн, не пытается бежать, что это означает — что он не герой или что концепция героизма надумана? Наверное, и то и другое. Он не может сбежать, но вряд ли смог бы и кто-нибудь другой. Однако собственная пассивность наделяла чувством вины, словно оказать сопротивление было моральным долгом. Ведь можно покончить с собой. Назло Титычу. Пришла мысль повеситься на простыне, но гладко оштукатуренные стены не имели крюков. Пфефферкорн исследовал кровать, надеясь раздобыть какую-нибудь деталь, которая позволит вскрыть вены. Крепко ввинченные шурупы отказали в содействии увечью. Утопленный в стену телевизор был укрыт толстым листом плексигласа. В мини-баре нашлись соленые крендельки, чипсы, изюм, две плитки шоколада, упаковки апельсинового и клюквенного сока, банки обычной и диетической колы, пластиковые бутылочки со скотчем и водкой. Можно попробовать до смерти объесться, но вероятнее всего дело кончится тем, что на казнь пойдешь с изжогой. Самоубийство отпадало.