Что было, что будет
Шрифт:
— А, вот и ты, — весело сказала Дженни. Она обмахивалась кухонным полотенцем — видимо, разгорячилась от сковородки с булочками. Запах розмарина ее несколько пьянил. — Наш первый гость за сто лет.
Недавно Мэтт прочитал в домашнем дневнике Эмили Хатауэй, что некоторые незадачливые влюбленные верили, будто простое застегивание рубашки может подсказать им, есть ли у них шанс с их возлюбленной или нет; четное и нечетное количество пуговиц предсказывало исход. То же самое относилось и к сливовым косточкам, найденным в пироге. Нечет означал печаль, чет — любовь.
— Вино заберешь домой, мы не пьем, — сказала Элинор.
— Некоторые пьют, —
Как только имя Уилла было произнесено вслух, всем показалось, будто в дом запрыгнула жаба и плюхнулась на ковер.
— Старина Уилл, — усмехнулся Мэтт Эйвери.
Изучая своего дядю, Стелла пришла к выводу, что он полная противоположность отца абсолютно во всем. Если бы взять этих братьев и поместить рядом, то один был бы настоящий, а второй — его тенью. Только вот кто был бы кем?
— Разве генетика не захватывающая наука? — изрекла Стелла, когда они уселись за стол. Она нацепила серебряный браслет — подарок отца, — и бубенчик тихо звякнул, когда она потянулась к салатнице, чтобы передать Мэтту. — Сколько разновидностей, изменений. Поэтому я займусь медициной, — сообщила Стелла дяде. — В этой науке все возможно.
Слова племянницы произвели на Мэтта впечатление. Когда он учился в девятом классе, то не думал о будущем — был весь поглощен мечтами. Его планы не шли дальше поездки в Норт-Артур, чтобы сходить в кино воскресным днем.
— А ты чем занимаешься? — поинтересовалась Стелла.
— Ты видела, что я делаю. Срезаю деревья. А еще подстригаю газоны. Зимой расчищаю дороги от снега. Пытаюсь уговорить твою бабушку замостить подъездную дорогу и укоротить немного заросли лавра.
— Ни за что, — отрезала Элинор.
— А еще он изучает историю, — добавила Дженни. — Он знаток Юнити.
— Вот как? — Элинор отложила салатную вилку. — Расскажи мне то, чего я не знаю.
Он мог бы рассказать Элинор, что ее внучка совершенно не похожа на остальных женщин рода Спарроу со своими белесыми волосами и глазами с золотистыми крапинками. Она скорее напоминала женщин из семейства Эйвери — Кэтрин, ее сестер и тетушек, — хотя никто из них не пах, как водяная лилия. Однако вместо этого он рассказал хозяйке дома, что ее бабушка, Элизабет Спарроу, как утверждала молва, не отличала по вкусу одно от другого, что здорово ей помогло в годы депрессии, так как она могла обойтись тем, что попадалось под руку. Это ее качество и помогло ей стать великолепной кухаркой.
Элизабет Спарроу, продолжал рассказывать Мэтт, готовила суп из листьев водяных лилий, и он был на удивление сытным. Некоторые городские женщины, включая Лоуис Хатауэй, писали, что Элизабет также придумала готовить на ужин блюдо из местных растений, широколистного поручейника, петрушки и нескольких секретных добавок, и назвала это блюдо «рагу из девяти лягушек». Не прошло много времени, как безработные всего города выстраивались на крыльце Кейк-хауса, позабыв от голода о гордости. Дело кончилось тем, что Элизабет устроила кухню там, где теперь находится местный клуб, и, по утверждениям некоторых, приготовила в течение нескольких лет больше двадцати тысяч порций для нуждавшихся, включая мужчин, нанятых на строительство железнодорожного вокзала. Бабушка Лизы Халл питалась там почти каждый вечер, когда была девчонкой.
— Вот откуда у Лизы рецепт знаменитого лимонного пирога Элизабет, — сказал Мэтт.
Стелла
— А вот и оригинал, — сообщила она Мэтту, который явно заинтересовался.
Стелла пролистала книгу до последней страницы и нашла там запись рецепта «рагу из девяти лягушек».
— Ого! Тут говорится «процедить воду от грязи и комаров». Вкусненько. Но два слова из списка, что туда входит, я никак не разберу.
Мэтт взглянул на страницу.
— Первое из них мне тоже непонятно. — Почерк наклонный, запись сделана бледными оранжевыми чернилами, словно приготовленными из лилий. — Зато последний компонент, похоже, шалфей.
Дженни восхитилась, как много Мэтту известно о ее семействе.
— Я ведь говорила вам, он знает все.
Мэтт посмотрел на Дженни таким взглядом, что ей стало неловко.
— Я знаю не все, — сказал он, — далеко не все.
— Ну, тогда, быть может, тебе известно, почему у нас в гостиной до сих пор стоит стеклянный шкафчик, — обратилась к дяде Стелла. — Быть может, ты мне скажешь, почему ни одному члену семьи никогда не пришло в голову выбросить те ужасные вещицы.
— Я проверю, как там запеканка, или ты сама пойдешь на кухню? — спросила у дочери Элинор.
— Я сама, — сказала Дженни, испытывая к матери благодарность за то, что та переменила тему. — Уверена, она уже готова.
Стелла повернулась к Мэтту:
— Видишь, что они делают?
В меркнущем свете он все же разглядел, что она нахмурила лоб. Он сразу понял, какое место эта девочка занимает в семье, потому что сам был таким: беспокойным, трезво мыслящим, ответственным, тем, кто расхлебывает кашу, заваренную другими.
— Не хочешь показать мне шкафчик?
Мэтта никогда не оставляло любопытство. Не проходило и дня, когда бы он не сожалел, что остался тогда ждать своего брата в кустах, где вдыхал влажный воздух, зеленоватый и тяжелый от пыльцы.
Стелла отодвинула стул.
— Мы не закончили обедать, — вскинулась Дженни. — Уймись, Стелла!
Не обращая внимания на мать, Стелла повела дядюшку в гостиную. Эта комната располагалась в основании свадебного торта, и одна ее стена сплошь состояла из окон, но стекла в рамах были старые, и свет, проникавший внутрь, не отличался яркостью. На пороге гостиной разлегся Аргус, так что Мэтту пришлось переступить через пса. Мэтт Эйвери все эти долгие годы ждал, что представится случай вернуться сюда. В тот раз, когда он пришел на выручку брату, у него не было возможности оглядеться, и сейчас его не ждало разочарование. Он увидел, что потолочные балки были изготовлены из вишневого дерева, источавшего легкий фруктовый аромат. Он разглядел, что книжные шкафы сделаны из ореха. Стелла провела его в угол и сдернула покрывало, как знал Мэтт, вышитое Сарой Спарроу, дочерью Ребекки, и ее собственной дочерью Розмари. Там было изображено красное сердце, разбитое пополам. И еще плакучая ива, проливавшая черные слезы. Землю закрывали подснежники, а небо наполняли птицы. Стежок к стежку. На вышивку ушло три зимы, а чтобы видеть тончайшие шелковые переплетения, вышивальщицам понадобилось увеличительное стекло. Разглядывая содержимое шкафа, Мэтт едва дышал. Чего бы только не сделало Мемориальное общество, чтобы выставить эти сокровища лишь на один-единственный день! Миссис Гибсон просто с ума сошла бы от счастья, если бы кому-то удалось тайком пронести в библиотеку какой-нибудь из экспонатов. Чего стоил хотя бы серебряный компас! Не говоря уже о косе из темных волос.