Что было, что будет

Хоффман Элис

В дверь постучали. Вошла Элинор. Она опиралась на палку, но все же умудрилась принести поднос. Она услышала звон колокольчика, когда Уилл приподнял его с тумбочки, и вот явилась на зов с чаем, который не принесла своей дочери тридцать лет тому назад, чаем, который так и не был приготовлен, зато явился причиной немалой горечи.

— Что это? — удивленно спросила Дженни.

— Жаропонижающий чай по рецепту Элизабет Спарроу. Мята с лимоном и лавандовым медом. А еще я принесла какое-то ужасное месиво, которое мне удалось приготовить. Пудинг «Птичье гнездо». По-моему, он тебе не повредит.

И действительно,

на подносе стояла тарелка с печеным яблоком, залитым чем-то невообразимым, похожим на пудинг. Меньше всего Дженни сейчас хотелось есть, но она заставила себя отведать пудинга. Чтобы доставить удовольствие матери, как она сама поняла. «Странно, — подумала Дженни, — мы стараемся доставить друг другу удовольствие. Как все это поздно. Как не похоже на нас».

— Нежный пудинг, — сказала Дженни. — Сама приготовила?

Любовь никогда не бывает ошибкой, даже если она безответна. Она совсем как те флоксы из сада Кэтрин Эйвери — забытая, заброшенная, но цветет себе, и все тут.

— Уверена, что это в рот нельзя взять, — сказала Элинор. — Тебе вовсе не обязательно стараться мне потрафить.

— А я думала, ты всегда различаешь, говорит ли человек правду. По крайней мере, так всегда казалось.

— Я различаю ложь. Это не то, что знать правду. Ну не странно ли, но, насколько я могу судить, Уилл перестал лгать.

— Он влюбился в Лизу Халл.

— Нам стоит порадоваться за Лизу или посочувствовать ей?

— Порадоваться. — Дженни кивнула. — Определенно.

Элинор потянулась к небольшой акварели с тигром на холме.

— Прелестно. Мне приснилось это прошлой ночью. Вот этот холм за озером.

— Но в Юнити нет никаких тигров.

— Я знаю. Мне снились тигровые лилии.

Обе посмеялись над ошибкой Дженни; она увидела кошку вместо цветка, лгуна вместо того, кто говорил правду.

— Я снова все перепутала, — вздохнула Дженни.

Элинор вынула из кармана компас Ребекки.

— Возможно, он тебе пригодится.

— Это не из шкафчика в гостиной?

— Какой толк от компаса, если он лежит под стеклом? Я подумала, что ты могла бы им пользоваться.

Весь день, пока ее не отпускала лихорадка, Дженни думала о словах матери. Она размышляла о тигровых лилиях, чашках чая и странностях любви. Вечером Элинор снова зашла к дочери — принесла овощной бульон и холодный компресс на лоб, и вскоре лихорадка отступила. Еще минуту назад Дженни горела как в огне, а в следующую уже ощутила прохладу и свежесть — вероятно, помог чай Элизабет. Жаропонижающий. Он сломал ход болезни, как ломают все правила, если нужно.

Дженни сбросила фланелевую пижаму и быстро оделась; ее охватило безумное желание глотнуть свежего воздуха, хотелось и еще чего-то. Она вышла на крыльцо, на западном горизонте увидела Стрельца. В противоположной стороне, на востоке, высоко горел Пегас. В темноте дом под многослойной белой краской действительно выглядел как свадебный торт. Она прошла мимо лавра, мимо сирени и продолжала идти, пока не свернула за угол, где стоял старый дуб, наполовину покрытый листвой, наполовину высохший в щепу. Она не совсем понимала, куда идет, пока почти не достигла конца пути. Компас оттягивал карман. Совсем скоро она разглядела флоксы, сиявшие, как маленькие звезды, выстроившиеся в ряд.

Дженни постучала в дверь черного

хода, и, когда никто из Эйвери не вышел, она нашла ключ под ковриком, где он всегда хранился. Кухня была погружена в темноту — Уилл, должно быть, ушел к Лизе, — но в доме явно кто-то был. Дженни чувствовала, что этот человек видит сон. И снилось ему, что он потерялся на длинной дороге. Это была аллея без начала и конца, которая продолжалась дальше, когда спящему казалось, что он сейчас выйдет из нее. В этом сне начала спускаться ночь, но время бежало так неестественно быстро, что звезды буквально носились по небу, и невозможно было различить ни одно созвездие. Даже Полярная звезда, самый неизменный ориентир, поменяла свое расположение.

Он потерялся, Дженни чувствовала это. Она подошла к двери его спальни, где были опущены все шторы. Он так крепко спал, что не открыл глаз, пока она не улеглась рядом. Дженни вспомнила, как он держался всегда поодаль, шагах в двух, и не сводил при этом с нее глаз. Так было и в то утро, когда ей исполнилось тринадцать и когда она была слишком молода, чтобы понять, что происходит.

Он проснулся, и она вложила ему в руку компас. Она чувствовала жар его тела, лихорадку, которая не отступала уже тридцать лет. Дженни Спарроу скинула одежду; она не хотела, чтобы им что-то мешало. Она была прохладная, словно камешек, выуженный из озера. Она была так близко, словно волна, накрывшая его с головой. Он давно убедил себя, что доволен собственной жизнью; он давно перестал думать, как все могло бы сложиться иначе. Дженни оказалась рядом с ним, и он почувствовал, что тонет. Вот что могло сделать с человеком желание. Вот что оно сделало с ним.

— Мне снится сон? — произнес Мэтт Эйвери — Я потерял диссертацию? Ты в самом деле здесь?

Давным-давно некоторые женщины в Юнити носили на шее косточку от летнего персика, надеясь на любовь. До сих пор многие жители полагали, что именно благодаря этому обычаю, а вовсе не кораблекрушению, выбросившему на берег саженцы, в их лесах и на задних дворах росло так много диких персиковых деревьев. При строительстве нового дома каждый раз находили целое ведро персиковых косточек, а ребятишки, нашедшие косточку по дороге в школу, считали это за большую удачу, несмотря на то что их ждало впереди: забытая любовь, неудавшаяся любовь, любовь вопреки всем препятствиям, вечная любовь, любовь спустя долгое время.

2

Дженни работала в чайной воскресным днем. Любой, кто ее видел, ни за что бы не подумал, что когда-то это была мрачная девочка, мечтавшая поскорее вырваться из дома, по большей части несчастливая, пребывающая в вечном ожидании самого плохого. Сегодня она нарезала сливовый пирог, напевая песенку о любви, и вспоминала поцелуи Мэтта. Не успела она дорезать пирог до половины, как в дверь ввалилась странного вида девица, а за нею как привязанный вошел Хэп Стюарт. Вид у него был таинственный. Дженни, между прочим, не перестала думать о Мэтте. Последние две ночи она уходила прогуляться, после того как Элинор укладывалась спать, и оказывалась почему-то у дома Эйвери, стучалась потихоньку, чтобы не услышал Уилл, а потом на цыпочках пересекала гостиную, словно девчонка, вернувшаяся в те времена, когда поцелуй что-то означал, когда от него подкашивались ноги.