Что мы пожираем
Шрифт:
Наследник не упомянул об этом, но было очевидно, почему суд и совет настаивали на их использовании.
Я довольствовалась вопросами, которые, как мне казалось, ему понравятся, и молчала о более насущных делах, больше интересующих меня.
Приедут ли Джулиан и Уилл в Устье? Отрекутся ли от меня жители Лощины? Кто-то из них разозлился на меня из-за моей лжи? Что сделал Уилл и чем он сейчас занимается? Ордер был выписан прямо перед тем, как мы вступили в конфликт с солдатами, но Уилл вел себя очень спокойно, как будто знал, что это произойдет. Даже если он и нарушил какой-то закон,
– Должно быть, у тебя есть более интересные вопросы? – спросил наследник. – Язык контрактов очень сухой, когда мы начнем работать, они успеют тебе надоесть.
Я пожала плечами.
– Как творцы могут испытывать голод и поглощать жертвы, если у них нет физической формы?
– Любопытная загадка, – пробормотал он, открывая маленькое окошко. Наследник снял с него грязную паутину, и она прилипла к его руке, как вторая кожа. – Эта паутина существует, хотя паука нет. Но под определенным углом мы не можем ее увидеть. При определенном освещении мы можем почти увидеть наших творцев, даже несмотря на то что Благих и Грешных уже нет.
– Вы хотите сказать, что мы не видим творцев, потому что смотрим не под тем углом.
Наследник повернул руку, и нити паутины исчезли. Паук – он так и не исчез – пробежал по его ладони. Наследник шевельнул рукой, как будто хотел убить его, но я схватила его за запястье. Он поднял бровь.
– Возможно, когда-нибудь Грешные вернутся, – сказала я, забирая паука и пряча его в ладонях. – Они страшные, но плохими их назвать сложно. Они питаются вредителями, знаете ли.
В следующий раз наследник заговорил со мной только на пятый день нашего путешествия. Мы проезжали Язык, реку, которая протекала через Устье и впадала в южную часть Цинлиры. От реки исходил терпкий запах серы и каждый вдох отдавал вяленой рыбой и густой липкой грязью. Это всколыхнуло все мои старые, худшие воспоминания. Я читала одну из книг, когда у меня задрожали руки. Наследник протянул мне флягу с холодной водой.
– Ты нервничаешь, – сказал он, закрывая свой дневник и откладывая перо. – Почему?
– Я выросла в Устье, – сказала я. – И не хотела сюда возвращаться.
– Правда? – спросил наследник. – Как же я тебя не замечал?
От резкости в его голосе у меня заныло в груди.
– Я выросла на севере первой стены Незабудок.
Незабудки, район, в котором когда-то располагались церкви, по большей части были заброшены, и воды Болот давно уже подтапливали его заброшенные церкви. Когда-то у богов были имена, но после того, как они покинули нас, мы перестали их использовать. Сейчас они были просто идеями – Порядок, Хаос, Жизнь, Смерть и Время, – а их церкви гнили. Когда я была там в последний раз, большая часть зданий обвалилась, а в оставшихся жили люди, которым больше некуда было идти. Раз в несколько недель стража устраивала там зачистки.
– Район Не-Забывайте-Их? – он слегка наклонил голову. – Ты выросла в районе Худой-погряз-в-болотах?
Старые названия уже никто не использовал. Но, разумеется, он был исключением.
– Вы не были в Болотах, – пожала плечами я. – А я уже много лет живу в Лощине.
Он долго смотрел на
– Какая у тебя фамилия?
Жители Лиры всегда носили фамилию того родителя, который внес больший вклад в семью. Но фамилию моей матери он вряд ли узнает. Я не была забытым ребенком какого-то пэра. Просто у нее было на два медных халфана больше, чем у моего отца.
– Адлер, – сказала я. – Скажите, а люди просто говорят вам свои имя и фамилию, забывая, что вы никогда об этом не спрашивали?
– Прости меня, – он поправил очки и откинулся на спинку сиденья. – Как тебя зовут?
– Лорена Адлер, – сказала я. – И я прощу вас, если вы скажете, что именно вам от меня нужно.
– Мне нужна ты, Лорена, – сказал наследник, барабаня своими длинными пальцами по щеке. – А чего хочешь ты? Ты говорила, что хочешь помочь Уиллоуби Чейзу, но, кроме этого, ничего не упоминала.
Он снова пытается меня отвлечь. Я ничего не ответила.
Наследник вздохнул. Он пересел со своего места ко мне, коснувшись бедром моего колена, снял очки и развязал галстук.
Он протер им красные стекла.
– В детстве я хотел собаку, – сказал он, – но на самом деле мне была нужна не она.
Он надел на меня очки, положил палец мне под подбородок и повернул мою голову к себе. В пространстве над его плечами висело едва заметное темно-красное пятно – как будто кто-то наклонился, чтобы что-то прошептать ему на ухо. Я протянула руку, пальцы скользнули по пятну. Я ничего не почувствовала.
– Это ваш творец, – прошептала я. – Вы можете видеть творцев.
Он рассмеялся, запрокинув голову. По его шее, от левого уха тянулся вниз едва заметный шрам.
– Они показывают только грехотворцев, – он кивнул на пространство позади меня. – Твой грехотворец прячется, когда я смотрю на тебя.
Я бы тоже спряталась.
– Вы сами их сделали? – спросила я. Я наклонилась к нему, чтобы получше рассмотреть его творца, но он спрятался у него под плащом. Этот мальчик – монстр, но все же он чертовски умен.
– Мама сказала, что позволит мне завести собаку, если я сделаю со своим грехотворцем что-то, чего она до этого не видела, – сказал он. – А я очень хотел собаку, даже несмотря на то что контракт едва меня не убил.
– Вам не собака была нужна, – очки соскользнули с моего носа и его рот оказался разделен пополам толстой красной линией. – Вам был нужен кто-то, кому было бы плевать, что вы – грехоосененный.
Ему был нужен кто-то, кто любил бы его, а не боялся. Кто-то равный ему – и это было невозможно, пока существовал суд пэров, а он был наследником престола.
– И вот, у меня есть ты, – он забрал у меня очки и небрежно нацепил их на лоб. Его глаза были светлыми, пепельно-серыми. – Что ты знаешь о Двери?
– Только слухи, – покачала головой я. – Когда боги изгнали выживших Благих и Грешных, Грешные пошли на хитрость. Они не покинули наш мир навсегда и позаботились о способе вернуться. Глубоко под сердцем Устья есть Дверь. Чтобы она оставалась закрытой, ей нужно приносить кровавые жертвоприношения.
Они пожирали нас. Мы пожирали их. Выжившие спрятались за Дверью, которая пожирала нас. Цикл продолжался вечно.