Что осталось от меня — твое

Скотт Стефани

Ложь подобна едва уловимой тени. Она, словно прозрачная паутина, опутывает всю вашу жизнь. Для меня слово «ложь» несет легкий привкус детства — все мое детство было построено на лжи.

В то лето, за годдо смерти мамы, мы отправились на море. Когда я мысленно возвращаюсь в те месяцы, меня наполняет ощущение приближающегося финала, и не потому, что это последние каникулы, проведенные вместе с мамой, а потому, что это мои последние настоящие, не отравленные ложью воспоминания.

Каждый год, когда августовская жара обрушивалась на Токио, моя семья собиралась, загружала наши необъятные чемоданы в вагон поезда и отправлялась на побережье, в Симоду^[6].

Отец оставался работать в городе, а дедушка всегда уезжал вместе с нами. Каждый раз на вокзале он останавливался возле одного и того же киоска и покупал нам замороженные клементины^[7], а мы с мамой потом сидели в душном, пахнущем разогретым металлом купе и с нетерпением дожидались, пока они оттают и сделаются настолько мягкими, чтобы можно было добраться до фруктового льда, лежащего внутри. В конце концов, когда мы расправлялись с лакомством и подбородки у нас оказывались перемазаны сладким соком, мама поворачивалась ко мне и спрашивала, чем мы займемся на море — только вдвоем, я и она.

Наш дом на полуострове был старым, деревянные столбы, на которых крепились ворота, покосились, не выдержав постоянного напора ветра, дувшего со стороны Тихого океана. Мы карабкались к скалистому мысу на вершине холма и, едва завидев эти темные рассохшиеся ворота с побелевшими от налета морской соли прожилками, понимали — додома рукой подать. Вашикура — «Орлиное Гнездо», как назывался наш дом, — выходил окнами на залив, раскинувшийся у подножия горы Фудзи.

Наша страна лежит среди гор, а люди теснятся в бетонных коробках городских кварталов. Иметь свой участок земли — большая редкость, но моя семья владела домом в Симоде еще до войны, а после войны дедушка боролся за то, чтобы сохранить дом, когда все остальное имущество было потеряно.

Лес поднимается над домом по склону холма. Мне не разрешалось ходить туда одной, и поэтому, когда после вопроса мамы я вскидывала на нее глаза, она точно знала, каков будет мой ответ.

Днем мы с мамой взбирались высоко по лесистому склону, оказываясь гораздо выше нашего «Орлиного Гнезда». Мы смотрели на раскинувшиеся внизу чайные поля, потемневшие с приближением осени. Лежали на каменистой черной земле, вдыхая острый смолистый запах сосен. Иногда до нас доносился клекот морского орла, кружащего в небе над нашими головами.

Дедушка хорошо знал лес, но ни разу не пытался нас там найти. Каждый день в четыре часа он выходил на склон холма.

— Рина! Суми! — выкликал дедушка наши имена.

Мы с мамой, надежно укрытые среди сосен, сдавленно хихикали, слушая, как он снова и снова зовет нас.

Часто я слышала зов дедушки даже раньше, чем мама, но всегда дожидалась ее сигнала — затаиться и не шуметь.

В тот наш последний день, проведенный в лесу, я лежала рядом с мамой на земле, чувствуя ее мягкое и ровное дыхание на своем лице. Она притянула меня к себе, и ее дыхание замедлилось. Я приоткрыла глаза и вгляделась в ее лицо, в тени от длинных ресниц, лежащие на бледных щеках. Ее неподвижность захватила меня. Я прислушивалась к зовущему нас издалека тонкому дрожащему голосу дедушки. Я прильнула к маме всем телом, целуя ее лицо и согревая ее холодную кожу своим дыханием. Неожиданно мама улыбнулась и, не открывая глаз, прижала палец к губам.

У нас больше нет дома, нашего Вашикура на окраине Симоды. Дедушка продал его много лет назад. Но когда я приезжаю туда и взбираюсь по холму, продираясь сквозь заросли,

то по-прежнему чувствую присутствие мамы там, под деревьями. А когда я ложусь на землю, чувствуя под щекой острые сосновые иглы, то представляю, что холодный ветер, который касается моих щек, — прикосновение прохладных маминых пальцев.

РИНА

АТАМИ

Рина стояла в саду Ваши кура, смотрела на лесистые склоны холмов, уходящие к подножию Фудзисан, и думала о том, как миллионы лет назад плиты морского дна, сформировавшие остров, пришли в движение и в результате из моря поднялся этот край вулканов, горячих источников и разрушительных землетрясений.

Рина знала, что вулкан по-прежнему активен. В ясный день можно видеть клубы дыма и пара, поднимающиеся над заснеженной вершиной, — словно знак той силы, что таится в недрах Фудзиямы, готовой породить новые острова, плато и холмы.

Но в то лето, когда Рина смотрела на склоны холмов, пестревших листвой всевозможных оттенков, от светло-зеленых до коричневато-красных, она не думала о будущем этой земли. Мысли Рины были заняты маленькой дочерью, которая играла в палисаднике перед домом. Примостившись неподалеку от дедушки, Сумико увлеченно копала лопаткой рыхлую землю возле азалий. Лицо девочки было сосредоточенным, брови сердито насуплены. Рина взглянула на горы, которые возвышались позади дома, словно наблюдая за его обитателями, и под их безмолвным взглядом забралась в свой красный «ниссан» и поехала в Атами^[8].

На людной набережной она остановилась и стала присматривать место для парковки. Атами давно превратилось в место для искателей развлечений. Служащие и клерки стекались на его пляжи, стремясь выбраться на время из суеты Токио, они селились в небольших домах, расположенных вдоль побережья, где сдавались квартиры на лето. К их услугам были многочисленные торговые центры, рестораны и караоке-бары. Отели, выросшие возле естественных горячих источников, процветали, не зная отбоя от постояльцев. Городские постройки давно вытеснили леса. А густые заросли папоротника и камфорных деревьев, некогда окружавших Атами, постепенно сокращались, пока не исчезли вовсе.

Рина оставила машину в конце пляжа и пошла по набережной, щурясь от ярких солнечных лучей, отражавшихся от бетонного парапета.

— Ты пришла!

Она обернулась на голос. Каитаро шел к ней по пляжу, утопая босыми ногами в песке. Рина улыбнулась, наблюдая за его медленной и немного неловкой походкой.

— Я боялся, что ты кинешь меня.

— Ничего ты не боялся.

— Боялся. Когда тебя нет рядом, я всегда боюсь, что ты больше не придешь.

Рина рассмеялась. Они направились к причалу, возле которого покачивались пришвартованные яхты. По пути им попался ларек со сладостями, где продавалось мороженое из адзуки^[9].

Каитаро, который вышагивал босиком, неся сандалии в руках, переложил их из одной руки в другую и полез в карман за мелочью:

— Одну порцию, пожалуйста.

Рина снова улыбнулась.

— Моя дочка любит адзуки, — сказала она, с наслаждением откусывая мороженое и чувствуя на языке карамельную сладость красных бобов.

Рина поймала на себе взгляд Каитаро и опустила глаза.

— Ты могла бы как-нибудь привезти Сумико сюда, погуляем все вместе, — предложил он.

— Нет, это невозможно.