Что ответить дарвинисту? Часть II

Рухленко Илья

Например, авторы пишут, что «вылезшие» на поверхность грунта ракушки Cerastoderma находились на этом грунте в довольно неустойчивом положении – когда подплывал аквалангист, ракушки схлопывали створки… и в результате сразу же падали на бок. Возникает вопрос, насколько безобидны такие «побочные эффекты» для моллюска, и перекрывают ли выгоды от питания именно на поверхности грунта столь неустойчивое положение раковины? А если перекрывают, то насколько конкретно? Особенно если учесть, что раньше эти же моллюски вполне успешно выживали, полностью погрузившись в грунт. И продолжают успешно выживать именно таким (погруженным) способом на участках, подверженных действию волн (Андреева, Андреев, 2003).

В общем, сила давления естественного отбора в данной

работе не измерялась вообще никак. Просто было сделано предположение о том, что такая сила имелась, и что эта сила была достаточно мощной, чтобы отобрать соответствующие формы ракушек всего за 10–15 поколений. Понятно, что в качестве предположения, такие рассуждения, наверное, могут быть озвучены. Но вот о «строго установленном примере эволюции под действием естественного отбора» здесь говорить, конечно, не приходится.

5. Авторы работы пишут:

…Эта чрезвычайная скорость, с которой «притираются» возникшие фенотипы к новым условиям обитания, создает иллюзию направленного формирования фенотипов средой обитания. Однако, массовая ненаправленная изменчивость среди двустворок Арала (см. глава 6–7) в критические периоды свидетельствует о случайном характере процесса. И только массовое вовлечение в этот процесс двустворок, имеющих колоссальную энергию размножения, способствует успешной работе отбора. Именно массовость материала позволяет сохраняться и размножаться фенотипам (и генотипам), соответствующим новой среде обитания и постепенно (примерно за 10–15 лет), как в случае с эпифаунистическими Cerastoderma, выйти в новую адаптивную зону.

После прочтения этой цитаты напрашивается вопрос – почему авторы решили, что наблюдаемое ими «направленное формирование фенотипов средой обитания» – это именно «иллюзия», а не настоящая причина установленных изменений? То есть, если что-то «выглядит как утка, ходит как утка и крякает как утка»… то почему это всё-таки не утка, а «естественный отбор»?

Авторы объясняют (свой вывод о естественном отборе) наблюдаемой ими «массовой ненаправленной изменчивостью среди двустворок Арала в критические периоды». Но разве «массовая ненаправленная изменчивость» не могла быть просто массовыми сбоями индивидуального развития вследствие экологического стресса (т. е. просто уродствами), а вот наблюдаемое «выползание» ракушек на поверхность грунта (с соответствующими морфологическими изменениями раковин) – следствием именно «направленного формирования фенотипов средой обитания»? То есть, может быть, здесь нужно рассматривать мух отдельно, а котлеты – отдельно?

В свою очередь, «направленное формирование фенотипов средой обитания» – это, может быть, просто пример банальной экологической пластичности этих моллюсков?

Например, всем известно, что сосна в благоприятных условиях – это одно дерево, а вот на болоте – это уже совсем другое дерево. Ну а на обдуваемых ветром скалах – это уже третье дерево. Во всяком случае, морфологические различия между этими соснами будут никак не меньше, чем установленные различия между морфологией аральских ракушек. Так неужели из этого факта следует сделать вывод, что сосна таким образом… «эволюционирует под действием естественного отбора»? Нет, в данном случае сосна демонстрирует лишь тот размах экологической пластичности, к которой способен данный биологический вид. А эволюция здесь вообще ни при чем.

Далее авторы аргументируют свои рассуждения (о том, что это была именно эволюция естественным отбором) массовостью биологического материала, который предоставляют для эволюции обсуждаемые виды ракушек, благодаря их «колоссальной энергии размножения».

Но если так рассуждать, тогда куда более массовый «материал для эволюции» смогут легко предоставить, например, практически все виды планктонных

водорослей. Или почти столь же колоссальные по численности и скорости сменяющихся поколений разнообразнейшие представители зоопланктона. Или даже многие виды рыб. [19] То есть, следуя подобной логике, специалисты, изучающие фитопланктон рек, озер и океанов, должны докладывать о новых фактах «свершившейся эволюции» чуть ли не каждый год – в каком-нибудь очередном полувысохшем озере, где плавают миллиарды особей каких-нибудь диатомовых водорослей, подвергаясь соответствующему экологическому стрессу. Или каких-нибудь коловраток. Или нематод. Или каких-нибудь кальмаров (в океане).

19

Например, известный рекордсмен в этом отношении, рыба-луна, мечет около 300 млн. икринок.

Но что-то мы не видим мощного потока научных публикаций, рапортующих нам о многочисленных фактах свершившейся (морфологической) эволюции. Наоборот, мы знаем, что даже самые массовые и быстро размножающиеся виды почему-то устойчиво сохраняют свой набор морфологических признаков именно в тех пределах, которые характерны для этих видов. Несмотря на многочисленные локальные изменения среды в самых разных регионах Земли. И вместо «мощного потока научных публикаций», нам приходится искать днем с огнём наши несчастные «двенадцать с половиной примеров эволюции» во всей живой природе. И один из таких примеров мы находим в книге Андреевых… в виде теоретических рассуждений о том, что обнаруженные ими изменения ракушек – это именно «эволюция под действием естественного отбора», потому что эти ракушки обладают «колоссальной энергией размножения». Что и говорить, просто «убойный» аргумент.

6. И наконец, как я уже говорил выше, установленные авторами изменения у аральских ракушек всё-таки могут быть наследственными. Такая возможность не исключена. И даже достаточно вероятна. Но эти изменения вполне могли быть обеспечены какими-нибудь другими механизмами, отнюдь не дарвиновскими. Например, под действием ныне модных эпигенетических механизмов.

Допустим, авторы этой работы просто натолкнулись на такие два вида ракушек, у которых имеется определенный набор генов, в обычных условиях «спящих». Но если эти гены проснутся, то они «переводят» данный вид ракушек в другой эколого-морфологический «режим» – из погруженного в грунт моллюска – в ракушку, питающуюся на поверхности грунта. Допустим, соответствующие гены «просыпаются» у моллюска под действием соответствующих химических веществ, растворенных в воде. Если эти вещества присутствуют в морской воде, то организм ракушки каким-то образом маркирует соответствующие гены (в половых клетках).

Какие-то гены включаются, какие-то, наоборот, выключаются.

Таким образом, программа индивидуального развития моллюска становится несколько другой, и в результате получается несколько другая ракушка, с несколько иным спектром морфологических и экологических признаков. И поскольку соответствующие гены уже «отмаркированы», то такие (отмаркированные) гены будут передаваться потомству.

То есть, соответствующие изменения морфологии и экологии станут наследственными. Таким образом, мы получим долговременную модификацию этого вида, которая будет устойчиво воспроизводиться в череде поколений, пока условия окружающей среды снова не вернутся к исходным.

Интересно, что характерными признаками подобного эпигенетического перехода должны являться, во-первых, быстрота этого перехода, а во-вторых, его массовость. То есть, сразу множество особей этих ракушек должны дружно продемонстрировать соответствующие изменения, причем это должно произойти быстро. Например, всего за 10–15 поколений. Потому что определенные химические вещества будут воздействовать на уже имеющиеся (соответствующие) гены сразу множества особей моллюсков. Таким образом, в случае подобного сценария генетических изменений, мы должны наблюдать именно такую картину «эволюции ракушек», которую и увидели реально авторы данной работы (массовые и быстрые изменения моллюсков).