Что с тобой случилось, мальчик?
Шрифт:
В конце концов, мне наплевать, веришь ты или не веришь в Гималаи.
Вот Игорь и Тоня целиком поверили в перестройку. Игорь вчера говорил: борется за коллегию адвокатов, за правовое государство. Хотят организовать юридический кооператив. Я, между прочим, над ними не смеюсь. И над «архангельским мужиком», про которого вместе смотрели фильм по телевизору, не смеюсь. И над хирургом Федоровым тоже.
Только не туда они ударились. Хозрасчёт, аренда, кооперативы — все меряется рублём. А людям нужна идея. Такая, чтоб только позови, и пойдут любую работу
Мне денег не нужно. И знаний, которые из учебников. Недаром я бросил ходить в эту вечернюю школу. Одна тоска.
Мне нужны другие знания. Настоящие. Те, которые хранят мудрецы в Гималаях. Уж там-то учат не для аттестатов — жалкой бумажки.
Только бы выпустили, только бы добраться!
У Володи–афганца есть инвалидный «Запорожец» с ручным управлением. Несколько месяцев назад, в феврале, он взял меня с собой на выставку картин художника Рериха. Этот Рерих добрался до Гималаев, жил там вместе со своей семьёй, виделся с мудрецами, которых зовут махатмами. Правда, они его почему-то внутрь своей тайной страны не впустили. Зато он всю жизнь рисовал картины про горы, которые окружают эту страну. По–моему, здорово!
Помнишь, я тебя потом просил, очень просил сходить посмотреть Рериха? А ты сказал, что и так видел, не проявил интереса.
Когда мы с Володей вышли с выставки, разыгралась метель. Я помог ему счистить снег с «Запорожца», и мы сели в машину. А там, оказывается, стекла изнутри замёрзли. У него печка не работала. Кое-как соскоблили иней со стёкол. Поехали куда-то на улицу Зорге, где инвалидам автомобили чинят. Он заодно хотел, чтоб какую-то левую полуось заменили.
Он рулил, рычагами дёргал. А я иней с лобового стекла соскребал, иначе впереди ничего не видно. Два раза чуть в аварию не попали, еле доехали.
Возле этой станции обслуживания «Запорожцев» стояло полно машин. На обледенелом косогоре. Мимо самосвалы грохочут куда-то на стройку. Едва нашли местечко, приткнулись.
Володя запер машину, заковылял со своей палочкой по скользкому косогору. Я его подстраховывал.
Вошли в помещение со стойкой и окошками, где ремонт оформляют, а там тьма народа. Кто без руки, кто без ноги. Хромые. Есть и вовсе без ног — на тележках с подшипниками. Очереди. Шум.
Мы минут сорок простояли, пока до окошка доползли. Чего я только там не наслышался: и как инвалидов войны оскорбляют, и как они с кассиршей лаются за то, что обсчитывает, сдачи не даёт. Уже пожалел, что поехал, а Володя говорит:
— Спасибо, что ты со мной. Не уходи. Каждый раз, как приходится сюда обращаться, часть жизни теряю. В Афганистане было легче.
Со скандалом добился он, чтоб согласились починить печку и эту самую полуось. Снова вышли на улицу, сели в машину, въехали на ней в цех.
Там мастера расхаживают. В комбинезонах. Важные.
— Ждите, — говорят. — Ждите.
И через каждое слово — мат.
Прождали до вечера. Не потому что очередь, а просто они первыми чинят машины тех, кто им на лапу сунет. Вот и все.
Одного
В конце концов к нему и попала Володина машина. Повозился он с печкой, потом поднял машину на стенде, стал возиться под ней, снял колесо.
— Да, — говорит, — надо менять полуось. Только нет запчастей на складе… Вечная проблема с запчастями.
И смотрит на Володю.
— Не может быть, — отвечает тот. — Мне сказали — починят. Выписали.
— Ничего не знаю. Полуосей нет. — И опять на Володю смотрит. — Есть у меня одна. Собственная. В крайнем случае могу уступить…
— Сколько? — спросил Володя.
— Четвертак.
Володя сразу полез в карман куртки, вынул бумажник, отдал ему двадцать пять рублей. И тот пошёл за полуосью.
Я говорю:
— Что ты делаешь? Неужели не понял, что тебя обманули?
— А куда податься? — отвечает Володя. — Все так построено.
Тут я сорвался с места, побежал в ту сторону, куда ушёл этот бугай. Там лесенка в подвал. Внизу зарешеченное помещение склада с окошком. Как раз кладовщик с полки снимает эту полуось. Там их до черта навалено. Новеньких, в промасленных бумажках. Бугай обернулся, увидел меня, сощурился злобно.
— Посторонним находиться не положено, — говорит.
— А положено инвалида, который на афганскую пенсию живёт, обманывать? — У меня даже губы затряслись.
Вскоре он вышел вслед за мной, молча вернул Володе двадцатипятирублёвку. Заменил полуось. Поставил колесо. Спустил машину со стенда.
И мы наконец выехали из цеха и с этой проклятой станции.
Было уже темно. Метель метёт. Володя печку включил. Работает. Стекло не надо скоблить. Тепло.
Володя хотел меня домой завезти. И, кстати, с тобой познакомиться. Ужасно я был горд, что ему четвертак сэкономил.
Едем. О Гималаях разговариваем. А встречные машины нам почему-то гудят, светом мигают. Какой-то стук послышался.
Володя подъехал к тротуару. Вылез из «Запорожца», глянул и ахнул.
— Колесо, — говорит, — отваливается! Ещё секунда — и мы бы с тобой погибли…
Я тоже вышел. Обогнул машину. Смотрю, колесо криво стоит, еле держится.
Оказалось, эта сволочь, бугай, колесо поставил, а ни одного болта не завинтил. Решил отомстить.
Приподнял Володя машину домкратом, стал в метели с колесом возиться.
А у меня вдруг сердце заболело. Ни с того ни с сего. Помнишь тот вечер, когда я приехал и ты мне ладонью снимал боль? Тут уж не до Володи было.
Вот тебе и рабочий класс.
…Просто так позвонил. От нетерпения. Ещё месяца не прошло. А мне говорят: «Приезжайте. Ваш вопрос решён положительно».
Положительно!
Я немедленно поехал в ОВИР. Если б ты видел, какая там очередь! Дождался. Принял меня начальник. Говорит:
— Подумайте ещё раз. Лишаетесь советского гражданства. Вернуться очень трудно. Почти невозможно.