Что с вами, дорогая Киш?
Шрифт:
Маргит звонко расхохоталась. Не обращая внимания на то, что у нее задралась юбка.
— Порядочный человек! Вот это здорово! Морелли — порядочный человек! Вы просто прелесть!
— Опять мы жонглируем понятиями, — спокойно сказал Петер. — Попробуйте вложить другой смысл в эти привычные слова…
Маргит обиженно вспыхнула. Ее хотят побить ее же оружием? Грубиян.
— Никогда не повторяйте других, даже такую важную персону, как я, любезный… как ваше имя?
Новенький произнес по слогам:
— Пе-тер
Маргит покраснела. Надо встать и уйти, бросив этого щенка. И зачем только она подсела к нему. Пытается грубостью прикрыть свою глупость. Под куполом он был, конечно, великолепен, но одно дело — там, наверху, а другое — здесь, внизу… Интересно, как он теперь выпутается?
Петер дотронулся до ее руки.
— Вы обиделись? В банальности тоже есть своя правда. Многие и до нее не дорастают. Иногда граница между банальным и глубоко самобытным весьма зыбкая… Вы чем занимаетесь помимо того, что греетесь в лучах мужниной славы?
«Его слова заставляют задуматься», — не могла не признать Маргит. В ней поднялось жгучее желание дать о себе как можно более исчерпывающий ответ.
— Я учительница. Печатаю статьи в специальных химических и биологических журналах.
— И вам не скучно? — наивно, как маленький, спросил Петер.
Маргит опешила, но тут же, сама себе удивляясь, с легкостью призналась:
— Ужасно скучно.
Петер удовлетворенно мотнул головой:
— Вот видите. А почему?
— Я об этом пока не думала… На первых порах, когда я что-то начинаю, я полна воодушевления. А к концу мне становится смертельно скучно. Странно, да?
— А почему вам становится скучно? — опять спросил Петер и поучающе поднял палец.
— Может, потому что… мало. Когда все готово, я чувствую себя, словно ребенок, устроивший в тазу бурю.
Петер по-мальчишески присвистнул.
— Если учесть, что вы учительница, в вас что-то есть. Только не надо сравнений.
— А чем плохи сравнения?
— Они не точны… Совсем не точны. Из-за них все расплывается.
— Кажется, я понимаю, — тихо сказала Маргит, и в ней вспыхнула тревожная догадка. — Вы стремитесь к совершенству, да? И то, что вы делали наверху, нет, так нельзя сказать, то, что произошло с вами наверху, — это поистине неподражаемо. Грандиозно!
Петер раздраженно притопнул каблуком.
— А я все-таки зол… словно я где-то напортачил… вы видели!..
Маргит пронзило радостью. У нее просят помощи!
— Видела! Это было великолепно, Петер. Клянусь, великолепно!
Петер откинулся назад.
— Тогда не знаю…
Маргит обиженно надулась.
— А я думала, вы все знаете.
Петер пронзительно рассмеялся.
— Этого еще не хватало! Надеюсь, у меня все впереди.
«Опять
— Конечно, это прекрасно, когда человек постоянно недоволен собой.
— Не продолжайте, — перебил ее Петер. — Боюсь, мы сейчас собьемся на глупости.
Они вздохнули. Пахло выжженной травой и разогретой масляной краской. Пыльные цветы клонились к покрытой трещинами земле. Мир оцепенел в сиянии докрасна раскаленного солнца.
«Не знаю пока, — думала Маргит, поглядывая на неподвижные кусты, — не знаю, забуду ли я завтра эти цветы, эти узоры из белых камешков под ногами или буду помнить их долго-долго…»
— Сколько вам лет? — спросила она наконец, хотя ей было совсем неинтересно.
— Мало, двадцать шесть.
— А вам хочется быть стариком?
— Стариком нет, но немного постарше. Чтоб за плечами что-то было. Но увы, если ничего не происходит, то и не взрослеешь. Вы вот тоже остались ребенком.
— Я? — Маргит улыбнулась. — Мне почти тридцать. Знакомые считают меня слишком умной, муж иногда — излишне мрачной. А вы говорите — осталась ребенком! Боже!
— Все равно ребенком. Что в вашей жизни было? Считай, ничего.
— Неправда, — вспыхнула Маргит. — Раз мне пришлось такое пережить!
— Всего раз? — любезно осведомился Петер. — Любовь, наверное?
— Безумная любовь!..
— Этого мало. Один раз, одна любовь…
— Еще смерть матери, и дети… у меня могли бы быть дети, но…
— Не нужно об этом. Это серьезно, я понимаю. А вот вши у вас когда-нибудь были?
Маргит опять смешалась.
— Что вы хотите сказать?
— Я спрашиваю, страдали ли вы когда-нибудь от грязи, от ран? Сводило ли вам когда-нибудь нутро от голода?
Маргит непонимающе покачала головой. Петер протянул руку за ее спиной и запустил пятерню ей в волосы.
— Водились ли когда-нибудь вши в этой сверкающей лавине? — Его пальцы оглаживали затылок, неровности черепа.
Маргит, словно пес, молча отдалась ласке. Глаза ее закрылись. В памяти всплыл Морелли. Стихи, которые он ей читал. Браунинг, Китс, Ронсар, Малларме… Божественная музыка! Но сейчас она не помнит ни единой мелодии!
Петер отвел руку.
— Вам, наверное, надо идти.
— Я не тороплюсь, — быстро ответила Маргит и посмотрела на небо. — Тучи собираются… Может, будет гроза. А то жарко, сил нет.
— Какая нетерпеливая. Не любите ждать, романтику вам подавай, приключения.
— Это вы о грозе?
— О внезапных переменах. Прилетит облачко, принесет дождичка, и сразу полегчает… Вы ведь на это надеетесь, верно?
— А если я жажду бури, разгула стихий?..
— Не обманывайте себя! Все хотят счастья. Особенно вы.
— Кто это «вы»?
— Вы, женщины!